Горбовский. Марьяна Куприянова

замер на пороге на одно мгновение, в течение которого внутри него развернулось нечто, заставляющее обычных людей улыбнуться, а его – смутно задуматься.

      – Вот, Лев Семенович, прекрасно! – тут же воскликнул вечно возбужденный Гордеев, протягивая руку. – Иди сюда, побудь у нас третейским!

      Гордеев и Гаев сидели каждый за своим микроскопом, занимаясь скрупулезной работой, но ни в коем случае не прекращая спорить ни на секунду. Как ни странно, а в их случае одно другому не мешало. Вмешиваться в их вечные пререкания было чревато – можно оказаться виноватым, так никого из них и не переспорив, потому что эти двое никогда не слушали чужое мнение.

      Слава и Саша дружили настолько плотно, что ежедневно ссорились, причем безо всякого вреда своим теплым отношениям. Даже, наверное, можно сказать, что в этих спорах и состояла вся соль их дружбы. Они всегда имели противоположные мнения, идеи, суждения и взгляды на все, что существует, и могли бесконечно долго доказывать друг другу свою правоту. Иногда Горбовскому казалось, что оба они – просто две ипостаси одного и того же человека, как две стороны одной монеты, не похожие друг на друга, но являющиеся взаимодополняющими частями целого.

      – А где Тойво? – спросил Горбовский, по привычке игнорируя просьбу и боком пробираясь по проходу вдоль шкафа у стены.

      – На складе, – нетерпеливо ответил Гордеев, махнув себе за спину. – С новым оборудованием для ультрацентрифуг разбирается, сегодня утром привезли, завалили все под завязку, теперь там не пройти. Мы с Гаем повозились до обеда и поняли, что на это весь день уйдет, а мы сюда устраивались далеко не сборщиками. По специальности, знаешь ли, тоже хочется поработать. Нет, ты все же послушай и рассуди нас, Лев Семеныч… Ты читал? Читал Колесника?.. Это же просто но-онсенс!

      Горбовский, откинув полы халата, сел за свой стол и открыл журнал учетных записей. Он думал лишь о том, на чем остановился вчера перед уходом домой, и ему было не до безумных споров, не имеющих разрешения. Он слишком любил практическую сторону микробиологии, чтобы уделять время на чтение чьих-то статей.

      – Как девятьсот девятый? – спросил он, захлопнув журнал, и стал настраивать увеличительную дужку на матовом теле микроскопа, касаясь прибора с особенной деликатностью.

      – Он издевается над нами, – смиренно констатировал Гаев.

      Гордеев знал, что Горбовский не станет вмешиваться в спор и не поможет им решить вопрос, если его основательно не достать. Но мнение Льва Семеновича, редкого специалиста, было очень важно Гордееву, поэтому он и старался всеми путями достучаться до товарища. Ему казалось, если ответить на все вопросы Горбовского, он снизойдет до их спора и рассудит, кто прав. А это единственный путь переспорить Славу.

      – Да в полном здравии твой девятьсот девятый, – раздраженно ответил Гордеев, ерзая в кресле, – в отличие от пятьсот третьего.

      – «Rhabdoviridae»? – уточнил Горбовский.

      – Он самый. Деклассифицированный,