Территория Евы. Татьяна Алфёрова

как галька на выдохе моря,

      когда понимаешь: напрасно множить слова,

      вершину возьмет не герой – единение слабых;

      когда не надеешься – новые дерева

      покроют ее, восставят зеленой лавой;

      когда догадаешься: было непросто, но

      так подлинно, ясно в наивности той небесной,

      помедли, и улыбнись, и допей вино,

      покуда еще ты вне.

      То есть ты – над бездной.

      «Смерть бабочки нежней, чем смерть жука…»

      Смерть бабочки нежней, чем смерть жука,

      и горихвостку жальче, чем ворону.

      Мы обращаемся к событьям похоронным,

      примериваясь вскользь, издалека.

      Нам кажется, что есть – он есть? – порог

      для милого в сравненье с повседневным;

      но смерть приходит буднично, не гневно,

      макая всякого в определенный срок.

      В летейских водах пестрая пыльца

      мешается с хитиновым покровом,

      захочешь разделить – родись Хароном

      и смерть лови на леску на живца.

      «Флоренция, надменная старуха…»

      Флоренция, надменная старуха,

      не ярость копит – вековую ругань.

      Со всех углов, со всех сторон брюзгливый Дант.

      Одна усталость – яростный талант.

      Не отличу фасада от фасада:

      дома – как черти, плоские вне ада.

      Идти. И я иду куда-нибудь.

      Судьбу маршрута не переобуть.

      Слепые манекены вслед хохочут

      над тем, как спотыкаюсь к Санта-Кроче.

      Здесь колокольня высока, как мода,

      и обе недоступны для народа.

      Флоренция терзает, как мозоль,

      и, сколь ты троп туристских ни мусоль,

      останешься, чужая, в дураках,

      с грошовым сувенирчиком в руках.

      Вслед расщеперив створчатые ставни

      Флоренция еще надменней станет.

      «Усталый Рим, и усталость по всем статьям…»

      Усталый Рим, и усталость по всем статьям.

      Особенно ноги гудят. Под блузкою – пекло.

      Дороги запутаны, как строка, как здешний тимьян,

      что кверху по стенам длится и тянется блекло.

      Уже улыбнулась волчица: зеленый оскал,

      зеленый загривок, в сосцах запутались дети.

      Возможно, ты что-то особенное искал?

      Возможно, дороги? Но только не эти.

      От вечности нас милосердно спасет суета.

      Подумать-то жарко, что б стало – замри у дороги…

      И задним числом догадаешься: именно та.

      Буквально стоял, то есть шел

      у нее на пороге.

      «Вновь июнь прошивают щеглы…»

      Вновь июнь прошивают щеглы,

      реет в воздухе желтая стежка.

      Лгут предметы, зря падает ложка:

      нет гостей. Обступают углы,

      стены сходятся – шаг не ступи,

      летний дом – нескончаемый угол —

      словно света, обид накопил,

      пруд ночами ярится, что уголь.

      Отзвонившись, друзья за «алло»

      успевают простить и проститься,

      имена завернутся страницей:

      пролистнул за июнь – отлегло.

      Номера,