Территория Евы. Татьяна Алфёрова

диктует нам изнутри

      это слово – одно и два?

      И умри потом – не сотри,

      садовая голова.

      И умрешь потом, не сотрешь,

      и обиду сожнешь, как рожь,

      хоть лови меня – не лови

      до крови.

      До крови стопчи башмаки,

      до десны изгрызи свой хлеб,

      лгут желания-гайдуки,

      но вертеп – все равно что хлев.

      И она, та звезда, взойдет,

      ей без нас не родиться бы.

      Значит, правда есть звездочет

      на звезду судьбы.

      7. Старик

      Наши внуки, Ева,

      рассеялись, как трава.

      Я почти простил тебе древо,

      забыл – была ли ты неправа.

      Или это не я простил,

      и не я забыл,

      и на прошлую жизнь, бескрыл,

      как меньшой говорит, забил.

      Обернешься, Ева, цветы

      над травой цветут;

      вспоминаешь, Ева, где ты,

      где тебя не ждут.

      И ударит вдруг,

      словно яблоком, Архимед,

      что любовь, мой друг,

      уже не главное, нет.

      Вытесняет память за слоем слой,

      суеверия просятся на постой.

      Возражаешь? С яблоком был Ньютон?

      Никогда не умела ты выбрать тон!

      Не об этом, Ева,

      хотел сказать…

      А лукавый слева

      хохочет: «За память – пять!»

      Мы заучим внуков по именам,

      но во сне молодые жены приходят к нам…

      Я любил,

      я от ревности мертв лежал,

      только годы – ил,

      затянул, обжал;

      как мне жаль, любимая многажды, —

      ил и тлен…

      Что ты медлишь, возчик, трогай же

      в новый плен!

      «Конечно, гитара простая…»

      Конечно, гитара простая

      уступит эоловой арфе.

      Но, о Марии мечтая,

      женятся все же на Марфе.

      Марии супружество тесно

      в безветренном гомоне комнат,

      супругу же – мясо и тесто,

      но арфу нет-нет да вспомнит.

      Гитара поет, как умеет,

      за ужином и за обедом,

      и Марфа ступает прямее

      к своим невесомым победам,

      ей ревность наводит морщины,

      но некогда плакать супруге…

      Ждут песни порою мужчины,

      Где звуки, что ветер, упруги.

      Сочувствуют Марфе все чаще,

      но тихую песню слагая,

      споткнешься о звук тот звенящий:

      была же не Марфа, другая…

      Ливия

      О, Ливия-Оливия, сегодня

      мир-Себастьян ведет себя как сводня

      и, кажется, отдать тебя готов

      Мальволио и сотне прочих ртов.

      В зеленом платье ты на школьной карте,

      не зная о грядущем страшном марте,

      песок пустыни сыпала в залив,

      по локоть пляжи лихо заголив.

      Стремительно, как пыльное сирокко,

      выходит миру срок всегда до срока:

      в пространстве ли, во времени изъян?

      Под стрелами погибнет Себастьян.

      «За тем окном по вечерам шел