Заповедник и другие истории. Сергей Довлатов

откровенно и деловито помочился с крыльца. Затем приоткрыл дверь и скомандовал:

      – Але! Раздолбай Иваныч! К тебе пришли.

      И, подмигнув, добавил:

      – С милиции, за алиментами…

      Тотчас высунулась багровая рожа, щедро украшенная синими глазами:

      – Это… Кому?… Вы насчет ружья?

      – Мне говорили, у вас сдается комната.

      На лице Михал Иваныча выразилось сильнейшее замешательство. Впоследствии я убедился, что это – его обычная реакция на любое, самое безобидное заявление.

      – Комнату?… Это… Зачем?

      – Я работаю в заповеднике. Хочу снять комнату. Временно. До осени. Есть у вас лишняя комната?

      – Дом-то маткин. На мать записан. А матка во Пскове. У ей ноги распухши…

      – То есть вы комнату не сдаете?

      – Прошлый год евреи жили. Худого не скажу, люди культурные… Ни тебе политуры, ни одеколона… А только – белое, красное и пиво… Лично я евреев уважаю.

      – Они Христа распяли, – вмешался Толик.

      – Так это когда было! – закричал Михал Иваныч. – Это еще до революции было…

      – Комнату, – говорю, – сдаете или нет?

      – Проводи человека, – распорядился Толик, застегивая ширинку.

      Мы шли втроем по деревенской улице. У изгороди стояла тетка в мужском пиджаке с орденом Красной Звезды на лацкане.

      – Зин, одолжи пятерочку! – выкрикнул Михал Иваныч.

      Тетка отмахнулась:

      – Угоришь с вина… Слыхал, постановление вышло? Всех алкашей повесить на тросу!..

      – Куда?! – расхохотался Михал Иваныч. – Железа не хватит. Всей нашей металлургии придет хана…

      Потом добавил:

      – Вот курва старая. Ты у меня еще дров попросишь… Я в лесничестве работаю – дружбист!

      – Кто? – не понял я.

      – Бензопила у меня… «Дружба»… Хуяк – и червонец в кармане.

      – Дружбист, – ворчала тетка, – с винищем дружишь… До смерти не опейся…

      – Трудно, – как будто даже посетовал Михал Иваныч.

      Это был широкоплечий, статный человек. Даже рваная, грязная одежда не могла его по-настоящему изуродовать. Бурое лицо, худые мощные ключицы под распахнутой сорочкой, упругий, четкий шаг… Я невольно им любовался…

      Дом Михал Иваныча производил страшное впечатление. На фоне облаков чернела покосившаяся антенна. Крыша местами провалилась, оголив неровные темные балки. Стены были небрежно обиты фанерой. Треснувшие стекла – заклеены газетной бумагой. Из бесчисленных щелей торчала грязная пакля.

      В комнате хозяина стоял запах прокисшей еды. Над столом я увидел цветной портрет Мао из «Огонька». Рядом широко улыбался Гагарин. В раковине с черными кругами отбитой эмали плавали макароны. Ходики стояли. Утюг, заменявший гирю, касался пола.

      Две кошки геральдического вида – угольно-черная и розовато-белая – жеманно фланировали по столу, огибая тарелки. Хозяин шуганул их подвернувшимся валенком. Звякнули осколки. Кошки с безумным ревом перелетели в темный угол.

      Соседняя комната выглядела еще безобразнее. Середина потолка угрожающе нависала. Две металлические кровати были завалены тряпьем