Заповедник и другие истории. Сергей Довлатов

равнодушны. Что ж, может быть, и так. Очевидно, во мне сказывается примесь еврейской крови…

      Короче, не люблю я восторженных созерцателей. И не очень доверяю их восторгам. Я думаю, любовь к березам торжествует за счет любви к человеку. И развивается как суррогат патриотизма…

      Я согласен, больную, парализованную мать острее жалеешь и любишь. Однако любоваться ее страданиями, выражать их эстетически – низость…

      Ладно…

      Подъехали к туристской базе. Какой-то идиот построил ее на расстоянии четырех километров от ближайшего водоема. Пруды, озера, речка знаменитая, а база – на солнцепеке. Правда, есть номера с душевыми кабинами… Изредка – горячая вода…

      Заходим в экскурсионное бюро. Сидит такая дама, мечта отставника. Аврора сунула ей путевой лист. Расписалась, получила обеденные талоны для группы. Что-то шепнула этой пышной блондинке, которая сразу же взглянула на меня. Взгляд содержал неуступчивый беглый интерес, деловую озабоченность и легкую тревогу. Она даже как-то выпрямилась. Резче зашуршали бумаги.

      – Вы не знакомы? – спросила Аврора.

      Я подошел ближе.

      – Хочу поработать в заповеднике.

      – Люди нужны, – сказала блондинка.

      В конце этой реплики заметно ощущалось многоточие. То есть нужны именно хорошие, квалифицированные специалисты. А случайные, мол, люди – не требуются…

      – Экспозицию знаете? – спросила блондинка и неожиданно представилась: – Галина Александровна.

      – Я был здесь раза три.

      – Этого мало.

      – Согласен. Вот и приехал снова…

      – Нужно как следует подготовиться. Проштудировать методичку. В жизни Пушкина еще так много неисследованного… Кое-что изменилось с прошлого года…

      – В жизни Пушкина? – удивился я.

      – Извините, – перебила Аврора, – меня туристы ждут. Желаю удачи…

      Она исчезла – юная, живая, полноценная. Завтра я услышу в одной из комнат музея ее чистый девичий голос:

      «…Вдумайтесь, товарищи!.. „Я вас любил так искренне, так нежно…“ Миру крепостнических отношений противопоставил Александр Сергеевич этот вдохновенный гимн бескорыстия…»

      – Не в жизни Пушкина, – раздраженно сказала блондинка, – а в экспозиции музея. Например, сняли портрет Ганнибала.

      – Почему?

      – Какой-то деятель утверждает, что это не Ганнибал. Ордена, видите ли, не соответствуют. Якобы это генерал Закомельский.

      – Кто же это на самом деле?

      – И на самом деле – Закомельский.

      – Почему же он такой черный?

      – С азиатами воевал, на юге. Там жара. Вот он и загорел. Да и краски темнеют от времени.

      – Значит, правильно, что сняли?

      – Да какая разница – Ганнибал, Закомельский… Туристы желают видеть Ганнибала. Они за это деньги платят. На фига им Закомельский?! Вот наш директор и повесил Ганнибала… Точнее, Закомельского под видом Ганнибала. А какому-то деятелю не понравилось… Простите, вы женаты?

      Галина Александровна произнесла эту фразу внезапно и, я бы сказал, – застенчиво.

      – Разведен, –