Заповедник и другие истории. Сергей Довлатов

Сходство исчерпывалось бакенбардами. Размеры их варьировались произвольно. Я давно заметил: у наших художников имеются любимые объекты, где нет предела размаху и вдохновению. Это в первую очередь – борода Карла Маркса и лоб Ильича…

      Репродуктор был включен на полную мощность:

      – Внимание! Говорит радиоузел пушкиногорской туристской базы. Объявляем порядок дня на сегодня…

      Я зашел в экскурсионное бюро. Галину осаждали туристы. Она махнула рукой, чтобы я подождал.

      Я взял с полки брошюру «Жемчужина Крыма». Достал сигареты.

      Экскурсоводы, получив какие-то бумаги, удалялись. За ними к автобусам бежали туристы. Несколько «диких» семейств жаждало присоединиться к группам. Ими занималась высокая худенькая девушка.

      Ко мне застенчиво приблизился мужчина в тирольской шляпе:

      – Извините, могу я задать вопрос?

      – Слушаю вас.

      – Это дали?

      – То есть?

      – Я спрашиваю, это дали? – Тиролец увлек меня к распахнутому окну.

      – В каком смысле?

      – В прямом. Я хотел бы знать, это дали или не дали? Если не дали, так и скажите.

      – Не понимаю.

      Мужчина слегка покраснел и начал торопливо объяснять:

      – У меня была открытка… Я – филокартист…

      – Кто?

      – Филокартист. Собираю открытки… Филос – любовь, картос…

      – Ясно.

      – У меня есть цветная открытка – «Псковские дали». И вот я оказался здесь. Мне хочется спросить – это дали?

      – В общем-то, дали, – говорю.

      – Типично псковские?

      – Не без этого.

      Мужчина, сияя, отошел…

      Миновал час пик. Бюро опустело.

      – С каждым летом наплыв туристов увеличивается, – пояснила Галина.

      И затем, немного возвысив голос:

      – Исполнилось пророчество: «Не зарастет священная тропа!..»[1]

      Не зарастет, думаю. Где уж ей, бедной, зарасти. Ее давно вытоптали эскадроны туристов…

      – По утрам здесь жуткий бардак, – сказала Галина.

      Я снова подивился неожиданному разнообразию ее лексики.

      Галя познакомила меня с инструктором бюро – Людмилой. Ее гладкими ножками я буду тайно любоваться до конца сезона. Люда вела себя ровно и приветливо. Это объяснялось наличием жениха. Ее не уродовала постоянная готовность к возмущенному отпору. Пока что жених находился в тюрьме…

      Затем появилась некрасивая женщина лет тридцати – методист. Звали ее Марианна Петровна. У Марианны было запущенное лицо без дефектов и неуловимо плохая фигура.

      Я объяснил цель моего приезда. Скептически улыбаясь, она пригласила меня в отдельный кабинет.

      – Вы любите Пушкина?

      Я испытал глухое раздражение.

      – Люблю.

      Так, думаю, и разлюбить недолго.

      – А можно спросить – за что?

      Я поймал на себе иронический взгляд. Очевидно, любовь к Пушкину была здесь самой ходовой валютой. А вдруг, мол, я – фальшивомонетчик…

      – То есть как? –

1

Искаженная цитата. У Пушкина – «народная тропа». (Пр. Ред.)