Милостью Божьей. Светлана Гершанова

был высшим авторитетом, всё принималось на веру!

      То, что пиит – это поэт, я только через несколько лет узнала. Это же переворачивало всё стихотворение! Александр Сергеевич знал, оказывается, что именно поэтам доступно глубинное понимание поэзии, во всей полноте. Пусть человек писал стихи только в юности, поэзия открывается ему, как посвященному в таинство. Я могла бы знать это ещё тогда!

      Я у неё не получила ни одной пятёрки, что-нибудь обязательно было не так!

      – Почему у тебя такие длинные фразы?

      – Я думаю длинными фразами. У Толстого тоже длинные.

      – Толстой имел право, когда станешь Толстым…

      – Для чего мне становиться Толстым, Нина Макаровна!

      2. От стихов одни неприятности

      Тогда же со мной стряслась, как мне казалось, самая большая беда. По школе пустили стихи про нашего историка. А поскольку Поэтессой в школе была я…

      Не писала я этих стихов! Меня не слушали и не хотели слышать.

      Учительница литературы выгнала из класса до маминого прихода. Историк вообще изгонял со своих уроков день за днём без объяснения причин. Главное, я не знала, от чего защищаться, до меня эти стихи не дошли.

      Я ждала маму из школы и думала, что несчастней меня нет человека на земле. Мама шла домой и думала, наверно, что несчастней её нет человека. Такое у неё было лицо, когда она вошла.

      – Ну что с тобой делать? Стихи грязные, мне в голову не могло прийти, что ты знаешь такие слова. Что значит – гоп со смыком?!

      – Я представления не имею, что это значит, это ужасно… Я не писала этих стихов, я их даже не видела!

      – Тебе обязательно надо высовываться, в наше-то время! Я ещё наплачусь с тобой. Зачем ты написала сочинение в стихах? Почему хотя бы не делаешь вид, что слушаешь на уроках?

      – Что же делать? Как я посмотрю в глаза Гиббону… Георгию Ивановичу? Он же уверен, что это я!

      – Я поговорю с ним, но с твоими стихами надо разобраться. У нашего бухгалтера брат поэт. Я попрошу, он посмотрит твои стихи и скажет, можно тебе их писать или нет.

      – Разве можно запретить человеку писать стихи?

      – Что же делать, если от них одни неприятности! Покажешь ему стихи? Это Жак.

      – Жак, тот самый, что написал про Тентика? Если он согласится, будет здорово!

      Сколько у меня в жизни будет связано с Поэтом, которому я несла стихи! Как я волновалась!

      Полная женщина открыла дверь. Молодой человек на диване качнулся, как гимнаст, и встал на ноги. Наверно, я была очень серьёзной, ещё бы, ведь решалась вся моя жизнь!

      Вениамин Константинович сидел за огромным столом в крошечном кабинете. Он показался мне очень пожилым, хотя по моим сегодняшним подсчётам ему было чуть за сорок.

      Он читал мои стихи и хмурился, они ему не нравились. Мне и самой странно сейчас, откуда эта тишина и созерцательность в моих первых стихах, необъяснимый покой души. Будто всё, что происходит вокруг – не больше, чем рябь на поверхности, а в глубине – тишина, небо вспыхивает зарёю, ивы клонятся к воде, лёгкий дым поднимается к небесам…

      Он читал и хмурился, а у меня холодели руки. И