Милостью Божьей. Светлана Гершанова

ты, у тебя были такие неприятности! Но ведь это ты у нас была Поэтесса, тебе слава, тебе и неприятности…

      3. Мама

      Дом опустел без тёти Шуры. Он должен стоять на любви, мне её не хватало, как витаминов. В моём сердце жила мучительная заноза, что мама меня просто не любит! У неё были свои теории – насчёт жалости, например, которая унижает человека. Как мне всю жизнь не хватало маминой жалости и любви со всеми её проявлениями!

      Мама ушла из Строительного треста. Она работает на Киномеханическом заводе, и будет работать там до самой пенсии.

      Помню пол на проходной из старых некрашеных досок, дежурную на табуретке с семечками в подоле.

      – Вы к маме? Проходите.

      Огромный двор, справа какие-то старые станки прямо на земле, слева флигель, контора. Там и бухгалтерия, и плановый отдел, и производственный, и даже Главный инженер.

      Мы садимся в мамином углу. Тесно, шумно, на нас никто не обращает внимания. За соседним столом делает уроки чья-то первоклассница, на неё тоже никто не обращает внимания, пока она не забирается под стол.

      – Машенька, что ты делаешь под столом?

      – Отдыхаю.

      – Всё написала?

      – Осталось точку поставить. Вот отдохну…

      Меня на заводе знали все. Правда, когда подросла, я уже не бегала к маме, а звонила по автомату:

      – Мам, это я. Ты сегодня во-время?

      Я никого бы сейчас не узнала из её сослуживцев, даже помощницу. Но со взрослой, со мной её сослуживцы часто здоровались в городе. Иногда встречали маму, она уже была на пенсии, и жаловались:

      – Света ваша зазналась! Конечно, что уж, газеты, радио, телевиденье, но можно поговорить с человеком, который тебя знал вот такую? И любит, и гордится!

      Мама расстраивалась:

      – Как же ты не помнишь, это же наша кассирша!

      Однажды в очереди в гастрономе женщина всё посматривала на меня и улыбалась. Я не выдержала:

      – Вы работали на Киномеханическом заводе с моей мамой?

      – Не мучайтесь, вы не знаете меня, я вас по телевиденью видела.

      Тогда – американские подарки? Как я была благодарна какой-то американской девочке, или её маме, за лёгкую блузку в клеточку, я носила её несколько лет, сначала она была велика мне, а потом как раз.

      Мне ещё досталось лёгкое платьице, синее в серый горошек. Правда, на месте горошин очень скоро образовались дырочки. Не все сразу, по одной, по две, будто горошины высыпались из платья. Я думала, никто не заметит, оно мне так нравилось! Но когда высыпалось больше половины…

      Вовке досталась шерстяная кремовая футболка, он почти всю школу в ней проходил. А у мамы оказалось два роскошных платья, до сих пор они у меня перед глазами, красное крепдешиновое с серыми цветами и серым рюшем и малиновое шерстяное, в десятом классе его перешили мне. Какая мама была красивая в этом красном платье с розами!

      4. Я живу…

      Я думала, все давно забыли историю со стихами про Гиббона, в школе каждый день что-то случается. Подумаешь, стихи! Но он помнил. Вызывал на каждом уроке, ставил пятёрки, был вежлив и сух. Его не любили почему-то, все беспорядки приходились на его урок.

      Не знаю,