Время Сигизмунда. Юзеф Игнаций Крашевский

Краков, когда мне уже незнакомые люди милосердием и милостыней начали приветствовать. Я принял это за доброе предзнаменование. Какая-то женщина, горожанка, дала мне сыр и кусочек хлеба, сразу потом получил милостыню от незнакомого шляхтича, которого сегодня встретил, и снова он меня одарил, а что больше, давал какие-то предостережния.

      – Кто же он? Кто такой? – живо спросила женщина. – Молодой? Старый?

      – Старый, седеющий. Русин, кажется, его называют Чурило.

      Женщина сказала себе:

      – Теперь я знаю.

      – А ещё? – спросила она. – Больше никто тебя не спрашивал?

      – Еврей, которого вы видели и которого мне шляхтич велел остерегаться.

      – Остерегайся его, дитя моё, остерегайся, прошу. Что он тебе говорил теперь?

      – Велел мне прийти к нему.

      – Не ходи к нему, не ходи к нему! – добавила она живо. – Избегай его.

      И, говоря себе, она встала:

      – Они ему уже заплатили, они поджидают сироту! Бедный ребёнок!

      – Кто они, Агата?

      – О! Не спрашивай меня, не спрашивай! Но слушай. Ты знаешь, что сюда я пришла к тебе, чтобы присматривать за моим ребёнком, которому поклялась быть матерью. И останусь в Кракове, чтобы тебя оберегать.

      – От кого, Агата?

      – О! Не спрашивай, не спрашивай… Если с тобой приключится что-нибудь плохое, если тебе будут нужны совет или помощь, приходи ко мне, приходи. Я буду сидеть у костёла Девы Марии.

      – Просить милостыню?

      – Да, просить милостыню, дитя моё, для тебя и за себя. Найдёшь у меня помощь, найдёшь хлеб, найдёшь грош всегда. Мне так немного нужно, а ты так молод. Ты не пачкайся, прося на хлеб, будешь его иметь от меня, будь спокоен! Будет он у тебя, хотя бы мне пришлось красть!

      Последние слова она выговорила с экзальтацией, схватила палку и хотела уходить.

      Мацек её задержал.

      – Разве я мог бы жить твоей работой! Но я в этом не нуждаюсь; верь мне, Агата, люди тут честные и песнь жака скорее молитвы выпросит хлеб и еду.

      – Но я не хочу, чтобы ты попрошайничал!

      – Мы так все живём.

      – Все пусть так живут, но не ты.

      – Чем я их лучше?

      Женщина хотела, кажется, что-то поведать, потом задумалась, смешалась и отошла на несколько шагов.

      – Подождите, ещё слово, слово… Агата!

      – Завтра, завтра! Найдёшь меня у ворот Девы Марии, а теперь должна спешить.

      – Может, вам нужны деньги, – сказал, подбегая к удаляющейся, жак, – вот, что мне дал Чурило, возьмите, возьмите.

      – Я! От тебя? Да что ты! Благодарю! Я не имела бы совести!

      И она вырвалась от него, желая уйти.

      Затем в тихой улочке послышался глухой шум, шелест шагов несколько спешивших особ. Никого, однако, видно не было, когда вдруг из тесного переулка между двумя высокими каменицами вырвалось несколько нищих, направляясь к уходившей Агате.

      Впереди шёл огромный, плечистый мужлан, с голой, обросшей чёрными волосами грудью, с растрёпанной головой, обёрнутой грязной тряпкой, с