Атаман. Воевода. Новая Орда. Крестовый поход. Александр Прозоров

жалко! – девчонка всхлипнула, вытерла рукавом слезы. – Ты пойми, Егорий, мы ж никому ничего дурного не желали, просто жили себе, молились своим богам, да помогали людям. Кому рану заговорить, кому – зубы, да кому что! Черное, злое чаровничество – никогда. То и нам самим – недобро. Поверь, так было… А сейчас… Сейчас я – черная. Явилась мстить!

      Выпрямившись, юная ведунья гордо вскинула голову, да так, что Вожников невольно залюбовался ею, протянул руку, обнял:

      – А ты красивая.

      Волшбица улыбнулась, ускользнула, как ускользает во сне видение, морок. И все же Егор успел схватить ее за руку, притянул к себе, да, ласково усадив на колени, принялся целовать в губы, в шею… теплую, нежную…

      Девушка прикрыла глаза, вытянулась:

      – Ах, как ты… как ты умеешь. Ах…

      – Ложись, милая, и ни о чем больше не думай.

      Молодой человек осторожно стянул с девушки платье, нежно погладил пупок… ниже… с жаром поцеловал-поласкал грудь… Прижал к себе, обнял…

      – Ах…

      – Выходит, и вы, ведуньи, все же чего-то не знаете…

      Ушли, улетели куда-то ввысь закопченные стены бани, стало вдруг светло и радостно… Одному Егору? Обоим? Да, конечно, обоим, а как же!

      – Знаешь, а все же хорошо, что я тебя встретил, да?

      Волшбица ничего не ответила, лишь смущенно фыркнула.

      – Ты у этого кулака живешь, как его… Хярга?

      – Не живу, просто пришла. Хярг приютил, он же из наших.

      – А почему – Серафима? Ты ж ведунья, язычница?

      Девушка повела плечом:

      – Просто так в деревне прозвали. Это внешнее, для чужих, имя… как и Манефа. Ах, как я им отомщу! А ты иди, наверное… поздно уже.

      – Скорей – рано.

      Егор усмехнулся и прислушался: показалось, будто кто-то ходит во дворе. Хозяин, Хярг? Почему так рано? Впрочем, мало ли в усадьбе дел? При натуральном-то хозяйстве.

      Вот резко залаял пес… взвизгнул, замолк.

      Серафима с тревогой посмотрела на дверь, привстала…

      Егор махнул рукой – сиди, я пойду, открою.

      Никакие предчувствия его в этот момент не обуяли, ни о чем таком нехорошем не думалось, да и что такое могло случиться еще, когда – «Нет! Никогда». То есть, если верить темноглазенькой кудеснице Серафиме – всю оставшуюся жизнь здесь, в пятнадцатом веке, сидеть придется. Ага!

      Нет, показалось. Никого во дворе не было. Вожников распахнул дверь, выглянул… и, получив поленом по лбу, тяжело осел наземь. Полный нокаут!

      – Да говорю же, не в детинец его поволокли, а на чью-то усадьбу, – волнуясь, убеждал Федька. – Я запомнил – куда.

      – И большая усадьба? – задумчиво осведомился Чугреев. – Народу-то много в ней?

      – Да не усмотрел я, сколь в ней народу. А усадьба сама не так уж и велика… но ограда высокая. Эх, дядько Антип, чтоб мне пораньше-то тебя встретить! Как раз бы и перехватили лиходеев по пути.

      – Ага, перехватили – вдвоем-то?

      Антип скривился, и Федька сконфуженно замолк, припоминая, как совсем случайно, отправившись на заутрене в дальнюю церкву – просто из