Апокалипсис всегда. Никита Денисович Немцев

получается, а мода.

      – Ты говоришь очень буквально. – Будимир кротко улыбнулся. – Смысл иконы не в изображении – тут просто точка контакта. Потому что не ты смотришь на икону, а она на тебя. И икона – буквально является иконописцу. – Он прихлебнул. – Этот Спас, например, один из древнейших: я где-то читал, что первый раз он буквально на платке проступил.

      (– В статье на «Википедии» ты читал!)

      – Ну такое, такое… – потянулся Волочай. – В семинарии нам то же самое затирают… Но протестанты как-то более трушные в этом плане. Ну или мусульмане, там.

      Будимир не обращал внимания – он смотрел на икону и думал, как бы её подправить (конечно, надо заново писать, но это краски заново делать и опять доску левкасить; или вообще бросить нафиг? но заказали же).

      А Волочай держал кружку на животе и слегка пружинил ногами.

      – Слушай, Будка, займи десять кэсов, – сказал он (как бы невзначай).

      – Ты чуваков дождаться не можешь? Мне за квартиру платить.

      – За такой плэйс? Да в этой халупе вообще бесплатно селить должны!

      Хлебнув чаю (обжигает не хуже водки), Будимир спросил:

      – А зачем тебе?

      – Да на муку. А то собирался в выхи с двумя мадам зависнуть. – Волочай оглядел кружку лукаво (как бы рассеянно). – Ну… или ты можешь сразу порошочка отсыпать, если не жалко, конечно… Я потом деньгами верну.

      Будимир уже привык не всё понимать, так что молча пил чай и смотрел на икону.

      – А я вот думаю иногда, – заговорил он вдруг, – а если бы мы с отцом росли – мы были бы какими-то другими или нет?

      – Какими другими? – Волочай устало похрустел шеей.

      – Ну. Не такими потерянными, что ли…

      – Хах! Не знаю, как ты, а я очень найденный. Просто лежу – и кайфую от жизни!.. Хотя десяточку бы сейчас хорошо, хорошо… – Он потянулся и (заразительно) зевнул. – Внатуре, надо было видеоблоггером становиться.

      – А почему не рэпером?

      Волочай вдруг сбросил всё ехидство:

      – Мне было бы стыдно.

      Допив два глотка, Будимир понял, что хочет в туалет:

      – Ща вернусь.

      – Агась.

      Он сполз с кровати, прошёл по кромочке и в коридор. Туалет был выдержан в коммунальном духе: на крючках разноцветные стульча́ки (у каждого свой), на бачке – книжка про Французскую революцию (обрюзглая). Едва затворилась дверь, Будимир забыл о Пульхерии Ивановне напрочь и заорал в полный голос:

      – Слабый ход, Автор! Ну просто слабый.

      (– Какой ещё ход?)

      – Отправлять сыщика гоняться за собственной жопой. Всё, блин! Закрыто дело! Вяжите меня, офицер!

      (– Если что, ещё есть Чуваки – про которых ты, кстати, так и не спросил. Ты вообще сюда по делу зашёл или так, поболтать?)

      Будимир рассеянно схватился за ремень:

      – И где эти иконы вообще искать?.. Какого хрена этим занимаюсь я?

      (– Ну слушай, помимо расследования дела об иконах, ты ведь расследуешь и свои мотивы: пытаешься понять, кто ты.)

      – Да понятно всё – шизофреник.

      (– Или пророк.)

      – Неканонический, ага.

      Нажав на спуск, Будимир