Белый мамонт (сборник). Геннадий Прашкевич

вой и, пряча ненавидящие глаза, с тоской вглядывались в цветные полотнища. Выбирая, дать помощникам лишний кусочек недожаренного мяса или выгнать под таинственную пургу Северного сияния, Апшур всегда выбирал второе, потому что знал, как остро художник нуждается в поощрении. После таких выходов в темных галереях еще веселей летела искрящаяся каменная крошка. Еще веселей кашляли и стонали художники-пленники, нежная вонь от немытых тел теплыми волнами гуляла из одного пещерного перехода в другой. Подрагивая тонкими ноздрями, Апшур решительно считал пленников естественным продолжением своих рук. Он решительно считал пленников своими послушными и счастливыми орудиями, уже даже немножко осознающими себя, а оттого способными выразить самые глубинные, самые чистые и нежные движения его огромной светлой души.

31

      Илума был.

      Субишту был.

      Плохие времена были.

      «…небеса возопили, земля мычала,

      света не стало, вышли мраки,

      вспыхнула молния, мрак разлился,

      смерть упадала дождем на землю…»

      Большое копье неустанно шлифовали.

      Обожженное древко, длинное, как река, блестело.

      Почти невидимые трещины плотно замазывались особенной смолой.

      Двенадцать самых сильных охотников каждый день тренировались в беге на месте с Большим копьем, потому что белого мамонта Шэли следовало убить сразу – одним умелым ударом. Второго бы холгут не позволил.

      Это только так говорили, что белый мамонт Шэли стар.

      На самом деле он столь грузно припадал к зеленой земле, что она дрожала.

      Мог съесть целую рощицу, общипать широкую поляну, а потом легко протанцевать, перепрыгивая кочки, на задних ногах, высоко задирая хобот. По его понятиям, выглядел свирепо. Челка тряслась над выпуклым лбом, как рыжее крыло. Высокомерно глаза из-под купола мохнатого лба щурились. Охотник Хеллу холодел, представляя взгляд холгута. Вся жизнь Хеллу была посвящена будущему короткому бою. Он учил охотников правильно держать огромное древко, правильно поднимать легкий парус.

      «…а ночью неуклюжею лапой,

      привыкшей к грузу сетей,

      искал женщину, рыбным запахом

      пропитанную до костей…»

      В темном углу, среди всяких отбросов, закрывая слезящиеся глаза ладонью, прятался трижды убогий певец Кудур. Когда-то певца просто забыли убить. Теперь он прятался среди отбросов и выл потихоньку, украдкой ловя дикий взгляд страшной, черной, как головешка, женщины Тишур, единственной почитательницы его небольшого певческого таланта. Большое копье до дрожи в ногах пугало Кудура. Он жалел косматое белое животное с грозными ступнями и вертящимся над головой хоботом. Он боялся, что его убьют. Белый мамонт Шэли напоминал ему потную растрепанную Тишур.

      В этом было много тревоги.

      «…спасите белого мамонта…»

      Слушали Кудура только растрепанная женщина Тишур и заплесневелая черная черепаха с неясным уже отпечатком человеческой