Понтификум. Пепел и грех. Николай Могилевич

тебя вылечим, хорошо? – мальчуган перевёл взгляд с Аристеи на мать, и та коротко кивнула.

      – Ага, тётя знахарка, – только и смог сказать Гариус. Валеад тем временем накалил шило, и в полутьме мелькнул алый раскалённый наконечник. Аристея и Лорка крепко держали мальчика, а тот не переставал хныкать. Аккуратно, дюйм за дюймом, Валеад вставлял шило в ухо мальчика. Каким-то чудом ему удалось проколоть клеща, не оставив ожогов. Гариус тихонько хныкал от страха и вот-вот готов был разреветься по-настоящему. Пряха мягко вытерла сыну слёзы фартуком:

      – Спасибо, спасибо! – она чуть ли не кричала от радости. – Что бы было с моим бедным Гариусом, если бы не вы? Хвала Скорбящему, что послал спасителей в ночной час! – пряха принялась сотворять двуперстия.

      – Теперь, когда ребёнок проснулся, давайте опустим подробности недуга, добрая женщина, – сказал Валеад, откладывая шило в сторону. – Если в вас сейчас говорит искренность, то, прошу, дозвольте нам остаться на ночь. Мы неприхотливы. Вам даже не нужно будет кормить нас ужином. Мы будем трапезничать у Зориса, – круциарий вновь поклонился.

      – Эвона как, значится? Токмо с ним осторожнее, он давно забыл, что такое совесть, а добродетель-то и в глаза никогда не видел. Ну и не задерживайтесь, а то не добудитесь потом меня, сколько ни стучите. Ежели с Гариусом всё в порядке, я как убитая спать буду. Ну, вы идите, я вам постелю рядом с печью, – Лорка ещё раз сотворила двуперстие и занялась приготовлениями.

      – Что ж, мастер Грис, отужинаем? – Аристея ещё раз потрепала мальчугана по волосам и улыбнулась. Впервые за весь день.

      – Отужинаем, девочка.

                                                    ***

      Тёмная душная комната дома Зориса походила на погост: несколько масляных ламп чадили, распространяя едкий удушающий смрад, а с потолка свешивались пожелтевшие от времени черепа. По стенам вились лиловые лианы с широкими листьями и белыми цветками, которые были призваны отгонять грехи. Столы же заменяли выщербленные от времени каменные надгробия. За одним из таких надгробий сидел невысокий человек в серой робе паломника и пил из пузатой глиняной кружки. Единственным, кто прерывал неуютную тишину, был горбатый карлик, который вырезал на стойке молитвы. Кроме круциария, его ученицы, карлика и незнакомца живых в таверне не было.

      Зато мёртвых было хоть отбавляй. Почерневшие скелеты, облачённые в саваны, тут и там сидели над тарелками с протухшей едой. Стоявший рядом Валеад наконец решился прервать маленького человека.

      – Прошу меня простить, да благословит Скорбящий эту обитель, – кашлянул круциарий. – Сготовит ли радушный хозяин ужин гостям? Мы люд неприхотливый, похлёбки хватит.

      Карлик оторвался от вырезания по дереву и посмотрел на Валеада широкими водянистыми глазами. Выступающие из-за верхней губы зубы заходили ходуном, будто он перемалывал просьбу путника.

      – Хто в ночь на погосте шум да гам устроил? – писклявый голос хозяина