Понтификум. Пепел и грех. Николай Могилевич

на эти обветшалые дома, девочка. Эти люди живут на мрачных болотах, и каждый день борются за выживание. Грибы, ягоды да подстреленная дичь – вот и всё их пропитание. Гниющие доски и сухие травы составляют их дом. Но они не бегут от этого места, они в него вросли, как корни этого величественного древа. Каждый день они возносят молитвы Скорбящему и благодарят за то, что он даёт им возможность прожить ещё один день. Здешние сервусы не уходят отсюда, потому что так начертано в «Трёх течениях». Ты же можешь уйти откуда угодно и попасть куда угодно, ибо не скована цепями судьбы. Это твой дар. Со временем придёт понимание, девочка, а сейчас, прошу, вытри слёзы и поднимайся, – Валеад протянул девушке руку. Та с готовностью приняла её.

      – Пусть этот Скорбящий обратится льдом в глубинах Умбриума, – Валеад сделал вид, что не услышал гневного возгласа. Аристея постучала в просевшую деревянную дверь. Внутри дома что-то заскребло и покатилось по полу.

      – Ночь на дворе. А ну, пшли прочь отседова, – грубый женский голос просочился через щель. Валеад кашлянул.

      – Прошу нас извинить, добрая женщина, но нам сказали, что у вас захворал сын. Мы странствующие лекари. Позвольте помочь мальчику, – за дверью на мгновение стало тихо, затем послышалось гулкое ворчание.

      – Дык каждый встречный шельма может сказать, шо он лекарь, травник или знахарь какой, да токмо слова с делом расходятся частенько.

      – Нас пропустил почтенный страж, а уж у него глаз на шельм и пройдох намётан. Не зря же он дозор несёт.

      Из-за двери послышался сдавленный детский крик. Через мгновение он повторился снова.

      – Добрая Лорка, я слышу, как ваш сын страдает. Пожалуйста, дайте нам помочь ему, – мягко сказал Валеад.

      – Мы не разбойники, а лишь усталые путники, ищущие ночлега и возможности помочь добрым людям, – жалобно проговорила Аристея.

      – Сколько вас там ещё? Ко мне орава притащилась шоль? – голос за дверью смягчился. Гнев сменился любопытством.

      – Ох, нет, нас всего двое, я да моя ученица.

      – Ладно, лекари-знахари, но зарубите себе на носу, что у меня на поясе огроменный тесак, а рука у меня тяжёлая. Первые слова молитвы не успеете произнести, как вспорю вам животы, – послышался звук отодвигаемого засова, и на пороге возникла дородная женщина в фартуке, которая потирала загрубевшие руки. С пояса действительно свешивается массивный разделочный нож. Валеад поклонился, и Аристея нехотя повторила поклон. Женщина смотрела на них недоверчиво, но всё же пропустила в дом. Растопленная печь дышала на путников жаром, с потолка свешивались ароматные травы, а возле огня лежал на тюфяке мальчик лет пяти. Дыхание его было прерывистым, будто дырявые кузнечные мехи. Валеад и Аристея быстро опустились рядом с сыном пряхи.

      – Что с ним случилось? – спросил Валеад.

      – Боль головная донимает. Уже который день. Хнычет постоянно, – рассеянно ответила мать, снимая с пояса нож.

      – Чем