Понтификум. Пепел и грех. Николай Могилевич

почувствовал, что в этот момент она думала о родном ей человеке. Дочь егеря не могла поверить в то, что перед ними – причина смерти её отца. Менд почувствовал едва уловимый, резкий, чуждый лесу запах.

      – Здесь пахнет, – сказал сын палача и вновь принюхался. Девушка удивилась и нахмурилась.

      – Чем? Не чувствую ничего необычного.

      – Идём, – Менд последовал за нитью запаха глубже в лес.

      На пригорке обнаружилась ложбинка, заросшая колючими кустами. Среди ощетинившихся веток запах ощущался сильнее всего. Девушка скривилась.

      – И вправду пахнет, – она потянула носом. – Здесь разлили эль. Много, раз запах ещё держится. Похоже, кто-то прятался тут… Вот только от чего?

      Менд посмотрел назад. Сквозь заросли была отлично видна поляна с поваленным деревом. Зато зелёное платье девушки почти сливалось с листвой. Отличное укрытие. Спутница сына палача, шурша ветками, выбралась из впадины:

      – Хм, не вижу больше следов, а значит, люди лорда с собаками не ушли дальше поляны. Ветки хорошо скрыли следы того, кто здесь прятался. Земля там хорошо придавлена, а, значит, человек был крупный и, наверное, сильный. Он сидел здесь долго. И пил.

      Девушка показала находку – пустую глиняную бутыль.

      – Тут на донышке ворон, – удивлённо добавила она, внимательнее присмотревшись. – Это клеймо таверны, я её знаю.

      – Откуда знаешь? – спросил Менд.

      – Папа с дядей бывали там. Они продавали дичь.

      – Значит, это таверна для браконьеров?

      Она кивнула, но тут же возмущённо вскинула голову, будто ничего преступного не упомянула.

      – Нужно будет туда зайти, – сказал юноша. Это были единственные слова, которые он смог подобрать, чтобы не обидеть её. Дочь егеря снова кивнула и, махнув ему рукой, спустилась с пригорка.

      Они продолжили двигаться дальше по тропе, которую повторял богатый, вкусный запах дыма. Вскоре показалась прогалина, откуда виднелся вьющийся среди деревьев тонкий дымок.

      – Мы уже рядом. Может, дядя вернулся в дом? – девушка сорвалась с места, будто надежда, что звучала в её словах, толкала в спину. Менд с трудом поспевал за ней. Тяжелое предчувствие шептало сыну палача, что дочь егеря ошибается. В ушах звучал шелест примятой травы. На неширокой поляне над ручьём сладко улыбались первые весенние цветы.

      – Почти пришли, – прошептала девушка, и ей вторил запах дыма и нагретых солнцем брёвен. Она поспешила впереди юноши по тропе, но тень окруженного молчанием дома заставила её ощутимо вздрогнуть. Менд почувствовал её волнение, напряжение и страх.

      Позади дома, за задним крыльцом, была свалена в кучу домашняя утварь, старая одежда и пучки каких-то трав. Чёрный дым уносился сквозь кроны к небу, трещало пламя. Два сосредоточенно молчащих мужчины в латаных туниках выносили из дома чужой им хлам и равнодушно швыряли в костёр.

      Девушка бросилась к вещам и выхватила из огня ворох лоскутов. Кажется, она совершенно не заметила жара пламени.