Тихий Дон. Михаил Шолохов

нитями самоцветной паутины.

      Петро с Дарьей, проводив пахарей, собрались на мельницу. Повесив в амбаре грохот, Петро подвеивал пшеницу. Дарья насыпала в мешки и сносила на бричку.

      Пантелей Прокофьевич запряг лошадей, заботливо оправил упряжь.

      – Скоро, что ль?

      – Зараз, – откликнулся из амбара Петро.

* * *

      На мельнице завозно. Двор густо уставлен подводами. Около весов давка. Петро кинул Дарье вожжи и соскочил с брички.

      – На мой ярлык скоро? – спросил у стоявшего за весами Валета.

      – Успеешь.

      – Какой номер смалывают?

      – Тридцать восьмой.

      Петро вышел сносить мешки. В это время в весовой заругались. Чей-то охриплый, злой голос тявкал:

      – Ты проспал, а теперь лезешь? Отойди, хохол, а то клюну!

      Петро по голосу угадал Якова Подкову. Прислушался. В весовой пухнул, выпирая из дверей, крик.

      Четко лязгнул удар, и из дверей вывалился со сбитым на затылок черным картузом немолодой бородатый тавричанин.

      – За шо? – крикнул он, хватаясь за щеку.

      – Я тебе зоб вырву!..

      – Нет, погоди!

      – Микихвор, сюда!..

      Яков Подкова (на службе ковал коня; взыграв, стукнул тот копытом по лицу Якова, и, проломив нос, разрезав губы, вылегла на лице подкова; овальный шрам зарос, посинел, пятнышками чернели следы острых шипов, от этого и прозвище – Подкова), бравый, плотно сбитый батареец, выбежал из дверей, подсучивая рукава. Сзади его крепко хлобыстнул высокий, в розовой рубахе, тавричанин. Подкова покачнулся, но на ногах устоял.

      – Братцы, казаков бьют!..

      Из дверей мельницы на двор, заставленный возами, как из рукава, вперемежку посыпались казаки и тавричане, приехавшие целым участком.

      Свалка завязалась у главного входа. Хрястнули двери под напором нахлынувших тел. Петро кинул мешок и, крякнув, мелкими шажками затрусил к мельнице. Привстав на возу, Дарья видела, как Петро втесался в середину, валяя подручных; охнула, когда Петра на кулаках донесли до стены и уронили, топча ногами. Из-за угла от машинной, размахивая железным болтом, бежал вприскочку Митька Коршунов.

      Тот самый тавричанин, который сзади ударил Подкову, вырвался из кучи, за спиной его подбитым птичьим крылом трепыхался разорванный розовый рукав. Низко пригибаясь, чертя руками землю, тавричанин добежал до первой повозки и легко вывернул оглоблю. Над мельничным двором тягуче и хрипло плыло:

      – А-а-а-а-а…

      – Гу-у-у-у…

      – А-я-я-а-а-а-а-а!..

      Хряск. Стук. Стон. Гуд…

      Трое братьев Шумилиных прибежали из дому. Безрукий Алексей упал в калитке, запутавшись ногами в брошенных кем-то вожжах; вскочил, запрыгал через сомкнутые дышла повозок, прижимая к животу холостой левый рукав. У брата его Мартина вылезла из белого чулка заправленная штанина; нагнулся, хотел вобрать, но у мельницы всплеснулся вой. Чей-то крик взлетел высоко над покатой крышей мельницы, как взвихренная нитка паутины. Мартин выпрямился и кинулся догонять Алексея.

      Дарья смотрела с воза, задыхаясь, ломая пальцы; кругом взвизгивали и выли