Тихий Дон. Михаил Шолохов

дури, Козьма!

      – Вставай.

      – Ну брось! Ну не дури… я зараз встану.

      Он поднялся, опухший, красный. Покрутил котельчатой короткошеей головой, надежно приделанной к широким плечам, чмыкая носом (простыл, лежа на сырой земле), перевязал патронташ и волоком потянул за собой к выходу винтовку. Сменил Щеголькова и, приладив бинокль, долго глядел на северо-запад, к лесу.

      Там бугрился под ветром белесый размет хлебов, на зеленый мысок ольхового леса низвергался рудой поток закатного солнца. За местечком в речушке (лежала она голубой нарядной дугой) кричали купающиеся ребятишки. Женский контральтовый голос звал: «Стасю! Ста-а-асю! идзь до мне!» Щегольков свернул покурить, сказал, уходя:

      – Закат вон как погорел. К ветру.

      – К ветру, – согласился Иванков.

      Ночью кони стояли расседланные. В местечке гасли огни и шумок. На следующий день утром Крючков вызвал Иванкова из стодола.

      – Пойдем в местечко.

      – Чего?

      – Пожрем чего-нибудь, выпьем.

      – Навряд, – усомнился Иванков.

      – Я тебе говорю. Я спрашивал хозяина. Вон в энтой халупе, видишь, вон сарай черепичный? – Крючков указал черным ногтястым пальцем. – Там у шинкаря пиво есть, пойдем?

      Пошли. Их окликнул выглянувший из дверей стодола Астахов.

      – Вы куда?

      Крючков, чином старший Астахова, отмахнулся.

      – Зараз придем.

      – Вернитесь, ребята!

      – Не гавкай!

      Старый, пейсатый, с вывернутым веком еврей встретил казаков поклонами.

      – Пиво есть?

      – Уже нет, господин кóзак.

      – Мы за деньги.

      – Езус-Мария, да разве я… Ах, господин кóзак, верьте честному еврею, нет пива!

      – Брешешь ты, жид!

      – Та, пан кóзак! Я уже говорю.

      – Ты вот чего… – досадливо перебил Крючков и полез в карман шаровар за потертым кошельком. Ты дай нам, а то ругаться зачну!

      Еврей мизинцем прижал к ладони монету, опустил вывернутое трубочкой веко и пошел в сени.

      Спустя минуту принес влажную, с ячменной шелухой на стенках, бутылку водки.

      – А говорил – нету. Эх ты, папаша!

      – Я говорил – пива нету.

      – Закусить-то дай чего-нибудь.

      Крючков шлепком высадил пробку, налил чашку вровень с выщербленными краями.

      Вышли полупьяные. Крючков приплясывал и грозил кулаком в окна, зиявшие черными провалами глаз.

      В стодоле зевал Астахов. За стенкой мокро хрустели сеном кони.

      Вечером уехал с донесением Попов. День разменяли в безделье.

      Вечер. Ночь. Над местечком в выси – желтый месяц.

      Изредка в саду за домом упадет с яблони вызревший плод. Слышен мокрый шлепок. Около полуночи Иванков услышал конский топот по улице местечка. Вылез из канавы, вглядываясь, но на месяц легло облако; ничего не видно за серой непроглядью.

      Он растолкал спавшего у входа в стодол Крючкова.

      – Козьма, конные идут! Встань-ка!

      – Откуда?

      – По местечку.

   &nbs