Мурло. Владислав Несветаев

три дня свободы и не могла дождаться, когда они с Егором наконец попрощаются.

      Он уже подвозил её к дому, когда у них случился неприятный разговор. Катя чувствовала, что тему, которую Егор поднял, можно муссировать очень долго, и потому, увидев огни из окон своего дома, она грубо пресекла его начинавшееся рассуждение:

      – Суицид – это когда страх жизни пересиливает страх смерти, вот и всё. Нечего тут больше добавить.

      – Ладно, – Егор почувствовал её недовольство и заволновался, – дурацкую мы какую-то тему завели.

      – Это ты её завёл, вообще-то, – сухо констатировала она.

      – Ну, я – не я, неважно. Главное то, что неча об этом говорить, – Егор умышленно сказал «неча» вместо «нечего», надеясь на то, что Катя отреагирует на это, но она ничего не сказала, прислонившись лбом к окну. – Что-то случилось? – взволнованно заговорил он, останавливая машину у забора Катиного дома.

      – Да нет, всё хорошо. Дурно себя чувствую просто, – сказала она.

      – Я же ненадолго, – извинительным тоном сказал Егор, кладя руку ей на колено.

      Катя повернулась к нему и улыбнулась. В свою улыбку она невольно вложила пренебрежение к нему и его способностям к анализу поведения человека, но Егор этого не прочёл и кинулся на неё с жаркими поцелуями. Когда Егор только начал «разгоняться», Катя, поджав губы, отвернулась, с усилием отняла от себя его руку и сказала:

      – Родители смотрят – пойду.

      – Какой там смотрят! – в пылу страсти Егор иногда становился грубым.

      Его можно было понять: Катерина была для него как наркотик, а когда у него отнимали дозу, то у него случалась ломка.

      – Егор! – строго рыкнула она. – Не забывайся!

      Он, тяжело дыша, виновато уставился на неё.

      – Ладно-ладно. Прости.

      – Я пойду, – шёпотом сказала Катя.

      Она умела сделать разговор сакральным одной лишь интонацией. Была в ней какая-то тайна, которую Егор никак не мог понять, и оттого его любовь к ней становилась только сильнее. Не понимал он, что её главная тайна, которую она укрывала и от себя, и от него, – это то, что она его не любит и полюбить не сможет.

      – Люблю тебя, – сказал Егор.

      – И я тебя, – ответила Катя и, отворачиваясь от тянувшегося к ней Егора, открыла дверь и вышла.

      Замерев на одном месте на некоторое время, он, растерянный, повернулся к окну в сенях. Там он увидел силуэт тёти Нины, махавшей ему рукой. Улыбнувшись, дважды просигналил и поехал к себе домой.

      В кухне Катя обняла мать, отца, непривычно радостная села за стол и даже участливо поговорила с родителями, чем их приятно удивила.

      Тем вечером Катя долго возилась в кровати: не могла уснуть. Улыбка не сходила с её губ. Она всё думала о том, как проведёт грядущие три дня. Вернее сказать, думала о том, какую книгу будет читать. Окончательно уснуть ей удалось лишь к утру. Ночь была дурная: она не понимала, спит она или не спит, ибо когда просыпалась после неглубокого сна,