Мурло. Владислав Несветаев

поставила на стол бутылку водки, пару рюмок и банку огурцов. Гена оживился, потёр руки, откупорил бутылку и разлил её содержимое по рюмкам. Домрачёв неосознанно копировал манеру, мимику и жесты хозяина. Делал он это, правда, с небольшим опозданием, и при внимательном наблюдении за ним могло показаться, будто он передразнивает Гену.

      – Нин, а ты не будешь, что ли? – спросил Гена жену, уже собираясь выпить. – Да куда мне с вами, – махнула она рукой. – Ну, тогда за приезд, – обратился он к Степану Фёдоровичу. – За приезд, – поддержал он и потянул рюмку к губам, но вовремя краем глаза заметил тянувшуюся к нему Генину рюмку и чокнулся с ним.

      Выпили. Домрачёв пожмурился, покряхтел и хотел было потянуться за огурцом, но ждал, пока Гена это сделает первым. Тот же, сгустив брови, некоторое время наслаждался вкусом водки. Наконец он схватил огурец и откусил от него чуть не половину. Домрачёв, как скаковая лошадь по выстрелу, голодно кинулся на банку и, достав из неё огурец, целиком его проглотил.

      – У меня в «Газели», кстати, ещё бутылка лежит, – простодушно сказал наивный Степан Фёдорович. – Ну, – быстро отреагировала Нина, – ладно. Вам и этого хватит. – Молчать! – не всерьёз пригрозил ей Гена.

      Она жалостливо вздохнула и, не зная, куда деть руки, грустными глазами уставилась на мужа. Домрачёв этот взгляд почувствовал и, как ему показалось, понял. – Да это я так, – успокоил он её. – На всякий случай. Чтоб не бегать, если что.

      Нина с ещё большим отчаянием вздохнула, повернулась к столешнице и, создавая иллюзию деятельности, загремела посудой. Гена посмотрел на жену и, не отводя от неё взгляда, добро сказал Степану Фёдоровичу:

      – Да что ты, дорогой, куда нам? Этой-то много будет.

      Хозяйка радостно улыбнулась, поразившись сознательности мужа. Пытаясь спрятать свою улыбку от мужчин, она взглянула в окно и увидела медленно сыплющиеся хлопья снега:

      – А метель-то прошла, – сказала она.

      – Конечно, прошла, – подтвердил Гена.

      Домрачёв и Гена пили на протяжении часа. Гена пил крепко, по-мужски: водку он глотал основательно, медленно, смакуя. Выпив, не щурился, а, глубоко дыша ртом, счастливо улыбался, закусывал не всякий раз. Домрачёв же сначала пытался не отставать от хозяина, но на третьей рюмке терпение его лопнуло, и после неё он теперь каждый раз жадно, не успев проглотить водку, трясясь и кряхтя, лихорадочно тянулся к огурцам и с наслаждением хрумкал ими. «Хороши огурчики», – говорил он. Гена со всем, что говорил Степан Фёдорович, соглашался. И качество огурчиков он отрицать не стал. С Домрачёвым тем вечером вообще было сложно не соглашаться. Ну а как можно не согласиться с тем, что зимой холодно, в метель на улице неприятно, а «Газель» – не лучшее на планете транспортное средство? Сам же Гена рассказывал Степану Фёдоровичу о хозяйственных трудностях, о нехватке денег (дочь могла бы поступить летом в московский ВУЗ, но средств на её столичное содержание не было), о трудностях и прелестях сельской жизни. Когда он касался последнего вопроса, то невольно