Мурло. Владислав Несветаев

и проспал до половины одиннадцатого. Тогда Гена разбудил его.

      Пока Степан Фёдорович спал, Нина успела подоить корову, собрать яйца, высыпать зерно и картофельные очистки курам, вылить псу, которого в семье звали Верный, только что сваренную горячую кашу с косточкой. Катерина тоже встала рано, с петухами. Она долго лежала в кровати, прислушиваясь к глухим звукам. Ей хотелось знать, не гость ли возится в кухне, но, расслышав неродной храп, поняла, что там ходит мама. Кате было неловко за то, что вчера вечером она церемонно встала из-за стола и потом ни словом не обмолвилась с родителями.

      Зайдя в кухню лёгкой походкой, она тихонько прошла за спиной матери, поздоровалась, взяла веник с совком и сказала:

      – Пойду подмету.

      – Чего это ты? – удивилась Нина, не оборачиваясь к дочери. – Я вчера мела.

      – Да находили вечером, – сказала Катя и замолчала, ожидая, когда мать что-то ответит, но она тоже молчала, потому девушка подошла к ней поближе и шёпотом проговорила. – Надолго он у нас?

      – Не знаю, дочь, – так же шёпотом ответила мать. – Пусть поживёт: вроде хороший человек.

      – Хороший-хороший, – пробубнила Катя.

      – Не так, что ли?

      – Не знаю, – искренне сказала Катя.

      – Ну, – закачала головой Нина, – ты давай не груби. Гость как-никак, – Нина тяжело задышала, ибо сама, как и Катя, до конца не знала, как относиться к Степану Фёдоровичу. – Егорка-то сегодня приезжает? – опомнилась она. – Ага.

      Катя задумалась. Её рассеянный взгляд следил за движением рук матери, взбивавших тесто для блинчиков.

      – Пусть заходит сегодня. Давно не виделись.

      – Зайдём, зайдём.

      – Как он? Ничего?

      – Да ничего, вроде бы, – пробубнила Катерина.

      – Ну, хорошо хоть так. Садись давай, поедим, – Нина венчиком указала дочери на стул.

      Катя податливо села, смотря на спину матери, опёрла веник о стенку за своей спиной и, положив локти на стол, стала ждать завтрак.

      – Колодец подмёрз сегодня маленько, – между прочим сообщила Нина. – Что ж ты до сих пор с него берёшь? – сказала Катя, глядя на струю тёплой воды, бившую из-под крана.

      – Чистой хочется, живой.

      Катя кивнула.

      – Чего ж, так холодно было ночью? – спросила она.

      – Да там маленько. Корка тоненькая.

      – Ага-а-а, – протянула Катя. – Папа-то на рыбалку сегодня идёт? – Ой, – нахмурила брови Нина и с недовольным лицом махнула полотенцем, – вечно в голову взбредёт. Какая рыбалка? В снегу всё. – Я потому и спрашиваю, – сказала Катя и, повернувшись боком к стене, прислонилась к ней плечом.

      Она смотрела в коридор. Её лицо при этом стало задумчивым: брови поднялись, глаза помутнели, рот слегка приоткрылся. У неё часто бывало такое выражение лица, и она старалась контролировать его появление, но, лишь только она закрывала рот, сужала глаза и опускала брови, мысли, клубившиеся в её голове, резко улетучивались. И возвращались, когда