Учительница нежная моя. Юрий Лузанов

морщилась Ирина Леонидовна. – Но ведь не придерешься. Ведь это мы сами их этому научили. Мы вбили в их несчастные головы всю эту муть".

      Она так устала, что не пошла в душ и завалилась спать не раздеваясь. Но не успела погасить свет и преклонить голову на холодную подушку, как в дверном проеме призрачно замаячила фигура отца. Он стонал и поскуливал.

      – Ирочка, мне плохо. Встал в туалет и чуть не упал. Голова кружится, язык еле ворочается.

      Ирина зажгла свет и с испугом посмотрела на трясущегося родителя. Усадила его на свою кровать, померила давление.

      – 180. С ума сошел!

      Словно это он сам себе нагнал, накачал.

      Вызвали скорую. Врачи затвердили про госпитализацию, отец уперся, что никуда не поедет. Они сделали ему укол магнезии и прописали лекарство.

      Когда скорая уехала, Ирина и отец долго не могли уснуть. Она поглаживала его руку. Как вечность, тикало время. Они говорили, говорили. Слова лились, как текущая вода, сами собой – о прошлом, о будущем, о неопределенном настоящем. Он всегда избегал разговоров о ее личной жизни и возможной семье, но сейчас в намеках и экивоках подобрался к этой теме. Рассеянно завздыхал о пустоте в доме, о бессмысленности жизни, в которой нет главного.

      Он отчаянно сжал ее руку. Ее это испугало.

      – Может, ты зря отказался поехать в больницу?

      Отец замотал головой:

      – Мне уже хорошо. Нехорошо в другом месте.

      Он приложил руку к груди. Она поняла, что он имеет в виду.

      К ним, помахивая хвостом, подошел Ким. Начал лизать по очереди руки…

      Утренний будильник словно подорвал ее гранатой. Но она тут же снова провалилась в сон.

      Очнулась лишь через час, после бодрого чириканья отца.

      – Ирочка, ты на работу не опоздаешь? Здравствуй, страна геро-оев!..

      Как будто не к нему ночью приезжала скорая.

      Она полоумно уставилась на часы. Стрелка подползала к восьми.

      – Боже мой, через десять минут у меня урок! Ким, хоть бы ты разбудил.

      Растянувшийся на ковре ирландец и ухом не повел, лишь философски приподнял веко. Умный паршивец дал понять, что здоровый сон – высшая ценность по сравнению с каким-то там уроком…

      На третьей перемене ее вызвали к начальству.

      – Коняева рвет и мечет, – доложила дежурная по школе, миловидная девятиклассница, у которой были хронические проблемы с запятыми.

      Ирина почему-то решила не спешить. Расчесала густые волосы, отбросила их назад. Неторопливо сложила стопку контрольных по русскому языку. Забросила на плечо сумку и вышла из класса.

      Завуч по учебной работе Вера Ивановна Коняева была классической школьной сволочью. Она, как курок, постоянно находилась на взводе, и разряжалась по малейшему поводу. Это была машина по производству ора. Хотя и в минуты затишья она была ненамного милее.

      Ее густо напомаженные губы всегда брюзгливо подергивались. Несимпатичное лицо венчала шапка проволочных волос – этакая стоячая куча. Коняева была низка, но крепко сбита, как лошадь-тяжеловоз. Ее короткие