Табу на нежные чувства. Марина Серова

его хорошим настроением, – подумайте хорошенько, кому вы могли на хвост наступить?

      – Вы опять об этом, – улыбка мигом слетела с его губ. Выдержав небольшую паузу, он внезапно заговорил иначе: – Да, вы правы, я зажался в своем страхе и мешаю вам работать. Но я даже предположить не могу, кто и за что меня преследует. Глупость какая-то. – Неожиданно он сорвался с места и стал нервно расхаживать по комнате. – Еще пять лет назад я работал иначе – остро, актуально, бил, можно сказать, в самые болезненные точки. Теперь мое амплуа изменилось, я по-прежнему пишу на злободневные темы, но совсем по-другому. Как сторонний наблюдатель, корректно, без выпадов и оскорблений.

      – Я просмотрела вашу последнюю статью, – вздохнула я, – должна сказать, что вы себя недооцениваете. Ваша статья очень колкая. Корректная, где-то даже дружеская, но это только на первый взгляд.

      – Спасибо за комментарии, мне лестно слышать это от вас, от моего читателя, – Эдуард Петрович кокетливо засмущался и снова улыбнулся. – Но вы не видели, как я писал раньше.

      – Почему же вы изменили стиль?

      – Стал старше, умнее и понял, что журналист может разжечь войну, если захочет, уничтожить или, напротив, возродить. Словом надо пользоваться аккуратно, грамотно. Поэтому я стал сдержаннее в выражениях, но по-прежнему резок в осуждениях.

      – Хорошо, мы немного отвлеклись, – я поймала себя на мысли, что мы говорим совсем не о том, о чем следовало бы. – Может, вы все-таки скажете, над чем сейчас работаете?

      – Я предпочитаю не говорить о работе, которую еще не закончил. – Он снова уселся за рабочий стол и стал набивать какой-то текст, предварительно повернув экран таким образом, чтоб я не могла видеть, что он пишет.

      – Эдуард Петрович, сейчас не до суеверий. Вы в опасности, и ключ к разгадке, возможно, кроется в вашей нынешней работе. – Я безуспешно пыталась докричаться до этого странного человека. И в этот момент новый телефонный звонок снова заставил Крапивина вздрогнуть и побледнеть.

      Я бросила взгляд на часы – пятнадцать минут одиннадцатого.

      – Это он, – прошептал журналист. – Включайте свою технику, сейчас я с ними поговорю. – Неожиданная храбрость и отчаяние обезумевшего человека накрыли Крапивина. Он поднялся с кресла и направился на кухню.

      – Эдуард Петрович, даже не думайте сообщать своему собеседнику, что мы его прослушиваем, – предупредила я Крапивина, приводя аппарат Захарова в действие. – Этим вы только спугнете его. И старайтесь говорить как можно дольше.

      – Он всегда сам заканчивает разговор, когда считает нужным это сделать, – сообщил Эдуард Петрович.

      – Но вы же журналист, постарайтесь зацепить его, разговорить.

      Телефон звонил уже неприлично долго, пора было отвечать. Я кивнула Крапивину, и он снял трубку.

      – Что-то долго ты не отвечаешь, – усмехнулся неприятный голос. – Надеюсь, ты понял, что наказание неминуемо настигнет тебя, и ты горько пожалеешь о том, что не прислушался к моим словам. – Собеседник Крапивина как-то расплывчато и совсем