Табу на нежные чувства. Марина Серова

документы. Мое поддельное удостоверение не вызвало у них никакого подозрения, у «фотографа» Крапивина были только права на имя Мамашвили Дениса Альбертовича. Эти права многоразового пользования я сделала так, чтобы в них легко можно было поменять фотографию при необходимости. Под фамилией Мамашвили не раз скрывались мои бывшие клиенты, теперь пришла очередь Крапивина примерить на себя шкуру знойного грузина.

      – Все в порядке, – доложили Малявиной охранники, и нам позволено было пройти в дом.

      – Прошу вас, – хозяйка дома указала на дверь. – В мой кабинет, пожалуйста.

      – Денис Альбертович, пройдитесь здесь. – Я кивнула на стены кабинета. – Сделайте снимки вот тех афиш, еще вон того портрета. Вы не возражаете, Екатерина Захаровна?

      – Конечно нет, конечно нет, – защебетала дива. – Я не собираюсь ничего скрывать от своих поклонников. Моя жизнь открыта для них. – Малявина обвела гордым взглядом «свою жизнь», развешанную на стенах. – Все, что я делаю, все для них. Так зачем же прятаться, можете фотографировать все, что вам приглянется.

      – Ой, Екатерина Захаровна, вы как раз озвучили мой первый вопрос, который я намеревалась вам задать, – я попыталась сразу перейти к делу.

      – Правда? – обрадовалась оперная дива. – Вот видите, как хорошо. Мы с вами едва познакомились, а уже чувствуем друг друга, думаем об одном и том же. – Она кокетливо хихикнула. – Значит, разговор у нас заладится.

      – Уверена в этом, – я едва удерживала себя в рамках приторной радости. – Наших читателей волнует вопрос, куда пропала Екатерина Малявина на долгих два года?

      – Ой, – улыбка сошла с лица Екатерины Захаровны, она в одно мгновение превратилась в печальную даму с трудным прошлым. – Эти два года были для меня настоящим испытанием. Мой супруг трагически погиб, я очень тяжело переживала его утрату. На нервной почве у меня пропал голос, и я не могла выходить на сцену.

      – Если не ошибаюсь, как раз в то время вышло несколько громких статей о вашем творчестве? – Я пыталась направлять ее рассказ в нужное русло.

      – Да, да. – Малявина стала еще печальнее. – Продажные журналисты воспользовались моим состоянием и стали наперебой поливать грязью, кричать, что я бездарность. Это было ужасно. – Как по волшебству, из рукава платья оперной дивы появился шелковый платок, которым Малявина утирала свои скудные слезы. – Страшно подумать, откуда в людях столько ненависти, столько жестокости. – Она изо всех сил старалась расплакаться, но у нее это плохо получалось. – Эти отвратительные снимки. – При упоминании о них я взглянула на своего лжефотографа, который внимательно слушал наш разговор, изображая при этом бурную деятельность. – Ведь все, кто меня знает, сразу сказали: это не Малявина. Конечно, это была не я, сфотографировали какую-то алкоголичку и заявили, что это Екатерина Малявина, ужас какой. Лжецы, бумагомаратели, кляузники.

      Я не сводила глаз с Крапивина, ноздри его уже раздувались от негодования, он готов был вступиться за себя и своих коллег и даже приготовился что-то сказать, когда я пресекла