Преследование. Бренда Джойс

обменявшись долгими понимающими взглядами. Все так же нарочито жизнерадостно Амелия спросила:

      – Он спускался сегодня?

      – Да, только что, – подтвердил Ллойд. – Но он непреклонен, мисс Грейстоун, он четко дал понять, что сегодня никого не принимает.

      У Амелии тут же как будто камень с души упал. Гренвилл вышел из своих комнат! Она испытала огромное облегчение. Несомненно, теперь ей уже не надо добиваться встречи с ним. Она может просто вернуться домой – и это будет намного безопаснее, чем снова встречаться с Гренвиллом!

      – Тогда мне лучше уйти. Но прежде расскажите мне, как дети?

      Глаза Ллойда беспокойно замерцали.

      – Лорд Уильям выглядит сегодня очень расстроенным, мисс Грейстоун. Утром он заперся в своих покоях, и синьору Барелли потребовалось несколько часов, чтобы убедить его выйти.

      От недавнего облегчения не осталось и следа. Амелия могла ожидать чего-то подобного от Джона, но только не от его старшего брата.

      – А где в это время был его светлость?

      – Он должен был уже спуститься, мисс Грейстоун. Не думаю, что ему рассказали об этом неприятном случае.

      Амелию тут же захлестнула тревога.

      – Но он видел детей с того момента, как спустился вниз?

      Ллойд покачал головой:

      – Полагаю, он не видел детей со дня похорон, мисс Грейстоун.

      Потрясенная до глубины души, Амелия уставилась на него. Потом, после долгого молчания, спросила:

      – Как он?

      Ллойд понизил голос:

      – Мне не кажется, что сегодня он чувствует себя хорошо.

      И тут Амелия поняла, что пока не может уйти.

      – Где он?

      Ллойд встревожился:

      – Он обедает, мисс Грейстоун, но он выразился предельно ясно…

      – Я сумею сладить с его светлостью, – на ходу бросила Амелия, поспешив в коридор. Ею двигала решимость. Гренвилл, вероятно, страдал от последствий вчерашней попойки, предположила она. И все же, как бы плохо он себя ни чувствовал, ему пора было взять на себя ответственность за семью и стать настоящим отцом собственным детям.

      Насколько помнила Амелия, столовая представляла собой просторную комнату, отделанную панелями из темного дерева, с обшитым древесиной потолком, несколькими картинами на стенах и длинным дубовым столом с двумя дюжинами величественных стульев, обитых бордовым бархатом. Две двери из черного дерева преграждали вход в столовую. Обе были закрыты.

      У дверей стоял слуга в ливрее, неподвижный и немигающий, будто статуя. Ни на мгновение не поколебавшись, Амелия распахнула двери и переступила порог.

      Гренвилл сидел во главе длинного стола в другом конце комнаты, лицом к дверям. Стол был накрыт на одного, на превосходной льняной скатерти красовался хрусталь. В центре стояли высокие белые свечи. Когда Амелия вошла в столовую, Гренвилл завтракал – и выглядел при этом крайне озабоченным.

      Он поднял взгляд и, пристально глядя на нее с противоположного конца огромной комнаты, отложил приборы.

      Амелия