В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова. Николай Лейкин

не я один. То же самое и твой антрепренер Караулов.

      – Караулов – первый сквалыжник. Пусть даст пятьсот рублей и бенефис, да пусть мне в бенефис «Прекрасную Елену» поставит. А то ведь норовит вон на конфектах отъехать…

      Сердце Кости болезненно сжалось, и он снова начал:

      – Надюша, разочти: ведь он дает сто двадцать пять рублей и бенефис… Может быть, даст и полтораста. Не поедешь, так ведь и неустойки ему не платить.

      – Ах, оставьте вы, пожалуйста! Мне из этого прокопченного театра-то только бы выбраться.

      Костя встал, подошел к ней и украдкой шепнул:

      – Ты меня пожалей. Ведь я без тебя с ума сойду.

      – Да чего вы боитесь-то? Ведь я через три месяца обратно вернусь. Скажите на милость, какая ревность! – громко крикнула Надежда Ларионовна. – И уж когда вернусь, тогда другая цена будет.

      – Да тебя и так оценят, и без отъезда оценят, – шептал Костя.

      – Подите вы! Вы, кажется, с Карауловым-то заодно.

      – Да ведь здравый смысл…

      – Отстаньте.

      – Да выслушай меня прежде. Ты проси у него двести рублей и бенефис. А бенефис Караулов тебе устроит такой, что тебе и от публики подарок будет.

      – Золотой тоненький браслет с бирюзой, как Черкасовой поднесли? Благодарю покорно. Нет, нет, вы оставьте об этом… После поговорим. Ведь мы сегодня ужинать куда-нибудь поедем – ну там и поговорим. Тетенька! Да будет вам мех-то лизать! – крикнула Надежда Ларионовна на тетку. – Словно кошка или собака лижете. Вы лучше убирайте костюм-то в корзинку. А то новый костюм и зря по стульям валяется.

      В дверях уборной стоял антрепренер Караулов, улыбался Надежде Ларионовне и бесшумно аплодировал, прикладывая ладонь к ладони.

      Глава XX

      – Прелестно, божество мое, прелестно, – говорил антрепренер Караулов, обращаясь к Надежде Ларионовне. – Сегодня вы превзошли себя. Я сидел в зале и дивился, дивился на вашу находчивость, когда вы после поднесения появились в шубе, накинутой на костюм. Выдумка шикарная. Знаете, теперь будут подражать вашей выдумке, будут нарочно выходить в трико и сверху в шубе. Очень эффектно вышло. Вся публика в восторге. Дайте ручку поцеловать.

      – Было бы за что, – отвечала Надежда Ларионовна, делая серьезное лицо и пряча руки за спину. – Насчет жалованья сквалыжничаете, а сами лезете руки целовать.

      – Я сквалыжничаю? Я? Да я грудь мою разорвал бы для вас, ежели бы не был стеснен долгами. Ведь только черту рогатому и не должен. От радости жид-то у меня в кассе сидит, что ли? Для украшения я его туда посадил разве?

      Ведь его жиды кредиторы туда посадили, чтобы он выгребал для них полсбора.

      – От ваших разговоров мне ни тепло ни холодно, – сделала гримасу Надежда Ларионовна.

      – Погодите, будет и вам тепло, сделайте только, чтобы мне было чуточку потеплее. А сделать это вы можете, вас полюбила публика, сборы начались. Я пришел просить и слезно умолять, чтобы вы не принимали предложения Голенастова. Не ездите в провинцию, челом вам бью… – Караулов низко поклонился и хотел