Рад Разум. Евгений Владимирович Кузнецов

быстро… я медленно… в комнату…

      С каким чувством?

      Ничего… ничего нет…

      Или… ты собирался вымолвить… «никого»?..

      Так вот – как назвать это чувство? – А оно во мне, пожалуй, ежемгновенно.

      Особенно – с тех пор-то, как я начал «по новой» мою жизнь, с того дня, как меня «сократили»…

      И – ощущаю какую-то редкую, редкостную волю.

      Мне тесно в нашем городе.

      Но мне тесно было бы и в столице.

      Потому что… мне уже тесно… на всей планете!

      Шепчу, шепчу так – и становится легче жить.

      Правда так уж правда.

      …Я же с детства, помню, чувствовал, явно чувствовал – ощущал реально, как запах, – что и я, и все мы, видимые, – ещё как-то и чем-то или кем-то… видимы.

      Почему-то даже казалось странным, если б было иначе.

      И не взял чужого ни спичечного коробка.

      А всякая невзгода теперешняя – мне прямо нужна: для всё большего и большего просыпания!..

      Чья-то, без аллегорий, невидимая рука сдвигает меня, как сосуд по столу, – от чего-то, к чему-то…

      От сна – к яви.

      К краю!

      К пониманию.

      К полёту-то… чтобы – вдребезги!..

      И что же в результате.

      К пониманию – каждый раз оказывается – чужой глупости, чужой пустоты, чужого несчастья…

      Если и были у меня в жизни, как присмотрюсь, неприятности – то от желания… понять другого!..

      Так как я в каждом казусе стеснялся крикнуть. И – одно:

      –– А я вот – счастлив!

      И сколько раз зарекался – раз уж журналист: надо наполнять мир моим миром.

      Ещё бы лучше: жить лишь всем – своим, моим.

      Вот я уволен… Я – безработный…

      И что?..

      А что это, кстати, такое – этот самый бомж.

      Это тот, кто не сумел или не захотел ввязаться в некую игру. И если не выиграть, то хотя бы мучиться за этой игрой. А он попросту однажды – всецело доверился: жене, друзьям, знакомым, начальникам… И они – вытолкнули его из жизни-игры: из работы, из квартиры…

      Но я – основательно: ему в детстве не сказали, некому было сказать, что жить надо – лично, лично!..

      И я теперь – во всём и всячески так, лично.

      Иначе жить – жить без того невидимого свидетеля, Свидетеля – быть во сне.

      В лучшем случае – во сне морали.

      И прежде всего – да-да-да! – самое очевидное насущное: замереть на месте от факта… что на другой стороне планеты все – вниз головами.

      Но все – во сне, во сне. Во сне, который – Сон.

      Далее – прежде, опять же, всего – что.

      Вот на Земле жизнь – а вокруг жизни нет, совсем нет, вообще везде нет, во всей бесконечности…

      И – почему так устроено?!…

      Но именно об этом существа – единственные, из всех живых на Земле, называющие себя разумными – как раз и не заботятся, даже и не помышляют!..

      Странно?.. Не странно?..

      Дальше – прежде, снова, всего.

      Каждый разумный видит или сам закапывает в землю себе подобных… и знает, что и его обязательно когда-нибудь так же закопают…

      Но именно об этом разумные ни разу в день или хотя бы ложась спать и не поминают!..

      Тем более,