Изгнанницы. Кристина Бейкер Клайн

Стоило этому слову вылететь изо рта Агнес, как Эванджелина сразу поняла, что горничная права. Тошнота, необъяснимая слабость в последнее время…

      – А я всего лишь… Как это говорится?.. Ага, уведомила обо всем хозяйку дома. Вот! – с чопорным самодовольством заявила Агнес.

      Бархатный, обволакивающий голос Сесила. Нежные слова и комплименты. Его настойчивые пальцы и ослепительная улыбка. Ее собственная слабость, легковерность, наивность. Какой же она была жалкой и глупой. Как могла позволить так себя скомпрометировать? У бедной девушки нет ничего, кроме доброго имени. А теперь у нее и этого не осталось.

      – Что, вечно задирала нос, не желала водить с нами дружбу, думала, будто лучше остальных? Как бы не так! Ну и поделом тебе, – проговорила Агнес, протягивая руку к двери и открывая ее одним рывком. – Теперь уж все знают. В доме над тебой только ленивый не смеется. – Она направилась к лестнице, оттеснив гувернантку так грубо, что та ударилась спиной о стену.

      Отчаяние волной поднялось в груди Эванджелины, наполняя ее с такой силой и скоростью, что этому чувству невозможно было противиться. Не раздумывая, девушка вышла вслед за Агнес на площадку и толкнула ее что было мочи. Со странным пронзительным взвизгом горничная полетела вниз головой по лестнице и свалилась бесформенной грудой у ее подножия.

      Опустив глаза на Агнес, которая, пошатываясь, поднималась на ноги, Эванджелина почувствовала, как ярость внутри нее достигла пика и начала угасать, оставляя после себя слабую дрожь сожаления.

      За считаные секунды на месте происшествия оказались дворецкий со старшим лакеем.

      – Она… она пыталась меня убить! – выкрикнула Агнес, схватившись за голову.

      Эванджелина, стоявшая наверху, на лестничной площадке, была зловеще, неестественно спокойна. Она разгладила передник, заправила за ухо тонкую прядь волос. Словно бы наблюдая за происходящим со стороны, из зрительного зала, она отметила презрительную гримасу дворецкого и наигранные рыдания Агнес. Смотрела, как вокруг горничной суетится с воплями и визгом кухарка миссис Гримсби.

      Эванджелина знала, что ее жизни на Бленхейм-роуд пришел конец – конец букварям, белому мелу, грифельным доскам, щебету Неда и Беатрис о бисквитном кексе, ее маленькой спаленке с малюсеньким окошком. Горячему дыханию Сесила на шее. Не будет ни оправдания, ни искупления. Может, так оно и лучше – хватит уже быть безвольной жертвой. Теперь она хотя бы заслужила свою участь.

      Пока в коридоре для прислуги, освещенном масляными лампами, два констебля надевали на преступницу наручники и ножные кандалы, полицейский с вислыми усами, прихватив свой блокнот, обходил всю прислугу.

      – Она была ужасной тихоней, – говорила горничная так, будто Эванджелины уже не было в доме.

      Все они, как ей представлялось, переигрывали, исполняя ожидаемые от них роли: слуги слишком уж возмущались, а полицейские чересчур важничали. Агнес, ясное дело, чувствовала себя на седьмом небе: внимание и явное сочувствие со стороны старших по положению вскружили