Мир без конца. Кен Фоллетт

помедлил, явно зачарованный зрелищем, затем неохотно отошел и вернул камень на место.

      – Мы должны немедленно поведать о прелюбодеянии епископа!

      – Заткнись и дай подумать, – шикнул монах.

      Послушав Филемона, он наживет себе врагов: самого Ричарда и его могущественного семейства, – а толку не добьется. Но наверняка есть способ обратить увиденное себе на пользу. Годвин попытался рассуждать, как мать. Если разоблачением Ричарда ничего не выиграть, то, может быть, поставить на молчание? Пожалуй, Ричард будет благодарен, если Годвин сохранит его тайну.

      Такой ход виделся более предпочтительным. Но прежде епископ должен знать, что Годвин покрывает его грех.

      – Идем со мной, – сказал ризничий Филемону.

      Служка придвинул комод обратно к стене. «Интересно, слышно ли в соседней комнате, как двигают мебель за стеной, – подумал ризничий. – Вряд ли; во всяком случае Ричард и Марджери настолько увлеклись друг другом, что им не до постороннего шума».

      Спустились вниз и снова пересекли двор. В гостевые комнаты вели две лестницы, одна из госпиталя, другая же снаружи, что позволяло важным гостям приходить и уходить, минуя помещения для простолюдинов. Годвин быстро поднялся по наружной лестнице.

      Перед комнатой, где миловались Ричарл и Марджери, он замедлил шаг и тихо велел Филемону:

      – Иди следом. Ничего не предпринимай. Молчи. Уйдешь вместе со мной.

      Служка было положил метлу.

      – Нет, – возразил Годвин. – Возьми с собой.

      – Хорошо.

      Монах распахнул дверь и вступил внутрь.

      – Нужно хорошенько прибраться в этой комнате, – громко распорядился он. – Вымести все углы… О, простите! Я думал, здесь никого нет.

      Время, которое потребовалось Годвину и Филемону, чтобы перейти из дормитория в госпиталь, любовники потратили недаром. Ричард уже взгромоздился на Марджери и приподнял свое облачение спереди, стройные ноги девушки высовывались по обе стороны от бедер епископа. Истолковать эту сцену превратно было сложно.

      Епископ прервал свои поступательные движения и воззрился на Годвина, его лицо выражало одновременно возмущение, испуг и вину. Марджери коротко вскрикнула и тоже со страхом уставилась на вошедших.

      Годвин продолжал притворяться.

      – Епископ Ричард! – воскликнул он, изображая изумление. У Ричарда не должно остаться никаких сомнений в том, что он опознан. – Но что вы… и Марджери? – Монах будто лишь теперь все понял. – Простите! – Он развернулся и крикнул Филемону: – Пошел отсюда! Прочь!

      Служка шустро выбежал из комнаты, стискивая в руках помело.

      Годвин двинулся следом, но в дверях не преминул обернуться. Ричард должен как следует его разглядеть. Любовники не пошевелились, не потрудились разорвать греховные объятия, разве что Марджери прикрыла губы ладошкой в столь знакомом жесте застигнутого преступника, а вот на лице епископа отчетливо читалось, что Ричард судорожно прикидывает все за и против. Он порывался