Штормовые времена. Мазо де ля Рош

что она сделала?

      – Она коснулась. А он положил ей руку на грудь.

      – И она не возражала?

      – Нет. Она выгнула шею, словно кобылица, которую поглаживают. И глаза у нее округлились, как у кобылицы. Но она невинна, а Конвей нет. Он мог бы кое-что рассказать мальчишкам из английской школы.

      Аделина хмуро сдвинула брови.

      – Я скажу матери Мэри, чтобы она держала ее подальше от этого негодяя.

      – Ну, если корабль идет ко дну, Аделина, они вполне могли бы наслаждаться жизнью.

      – Корабль не идет ко дну!

      Открылась дверь, цепляясь за нее, внутрь заглянул Конвей и сказал:

      – Филипп пошел в вашу каюту, он мокрый, как мышь.

      – Кон, входи и закрой за собой дверь.

      Он закрыл дверь и встал перед ней, бледный и улыбающийся.

      – А теперь, – сказала она, – больше никаких шалостей с Мэри Камерон! Если я об этом услышу, скажу Филиппу, и он так тебя встряхнет, что у тебя зубы застучат. Тебе должно быть стыдно – кружить голову ребенку!

      – Что тебе наговорил этот врунишка? – спросил он, холодно смотря на брата.

      – Мне не потребовалось узнавать это от него, – сказала Аделина. – Она сама мне сказала, что только сейчас выяснила, что она хорошенькая, и я наблюдала за тобой. Все, хватит об этом!

      Он постарался открыть дверь и высокомерно выйти, но внезапный крен судна швырнул всех в один угол. На мгновение они вцепились друг в друга, затем она произнесла, крепко прижимая брата к себе:

      – Ты будешь хорошо себя вести, правда, Кон, милый?

      – Да, обещаю тебе.

      Он проводил ее, а затем, склонившись над братом, нанес тому с полдюжины ударов, каждый сильнее предыдущего. Как ни странно, вместо того, чтобы вернуть болезнь, удары оказали оздоравливающее действие, так что уже через полчаса братья снова стояли на палубе и наблюдали за матросами, поднимавшими паруса, вновь пренебрегали опасностью, радуясь жизни, поскольку вышло яркое солнце и пенные волны терзали корабль уже менее жестоко.

      Увидев Мэри, они отвернулись от нее. Мэри, в свою очередь, казалось, была занята собственными мыслями. Мать держала ее при себе.

      Аделина обнаружила, что Филипп стоит посреди каюты в мокрой мятой одежде с прилипшими ко лбу волосами и ждет ее. Он отрывисто спросил:

      – Зачем ты посылала за мной?

      – Беспокоилась о тебе.

      – Я стою и жду тебя.

      – Всего несколько минут! Я была с Шолто, он болен.

      – Как и все. Я изверг свой завтрак. Что ты от меня хочешь?

      – Я хочу, чтобы ты переоделся в сухое.

      Он повернулся к двери.

      – Если это все…

      Она схватила его за руку.

      – Филипп, не ходи. Ты погибнешь!

      – Если бы это могло убить меня, я был бы плохим солдатом.

      – Но что ты можешь сделать?

      – Прежде всего придать храбрости пассажирам третьего класса и восстановить порядок. Они на грани паники. Что касается тебя, то ты могла бы прибраться в каюте. Здесь бардак!

      – А чего ты ждал? – закричала она. – У меня больной ребенок! У меня полумертвая няня. Мне