Аномалия. Эрве Ле Теллье

и он говорил, говорил безостановочно, и стыла стоящая перед ним beosut cream pasta, он слушал исключительно самого себя, изливал душу, не зная удержу, и каждая следующая красивенькая фразочка в этом словесном поносе делала его прощальную речь еще противнее. Она смотрела на него, он взял ее за руку, она покорно не отняла ее, хорошо бы оказаться подальше отсюда, сердце ее покрылось коркой льда, она беззлобно улыбнулась этому очаровательному господину, снова разом постаревшему, неужели он не соображает, что она уже ушла от него? Может быть, ей не хватило энергии, или просто любви… Боже, как она ненавидит это слово. Но Андре, несмотря ни на что, все-таки сыграл роль бальзама, пока не зарубцевались ее раны, своего рода целебной мази, которая теперь, когда она излечилась, оказалась невыносимо пахучей и прогорклой… Но нет, она неправа, не следует видеть красоту начала в горьком свете конца. Не она им пренебрегла, это он и только он не сумел быть на высоте их общих надежд.

      Она настояла, чтобы они заплатили за ужин пополам, все способы хороши, чтобы намекнуть ему, что отныне они – это “он и она”, а никакие не “мы”. Тогда он протянул ей маленькую книжку: “Аномалию” Виктøра Меселя. Где-то она слышала это имя.

      – Прочти, тебе понравится…

      Она открыла книгу наугад, на фразе “Надежда заставляет нас томиться перед дверью счастья. Когда надежды сбудутся, мы попадем в прихожую несчастья”. Боже, как образно, это не предвещает ничего хорошего. И чуть ниже: “Обольщать умеет каждый, разрыв – высокое искусство”. То есть она еще и художник. Высокое искусство – это прекрасно.

      Она приняла подарок и ушла.

      Это было три недели назад, задолго до отъезда Андре в Мумбаи, на строительство этой дурацкой башни Сояры или Суюры, он на все лады расхваливал ее за элегантность стиля, хотя Люси уже давно плевать, что он там строит.

      На экране компьютера так и висит его вчерашний мейл, набранный жирным синим шрифтом.

      Она наконец-то открыла его. В нем нет ни единой фразы, которая не показалась бы ей многословной, пустой, нелепой. Ничто не тронуло ее, впрочем, скорее всего, она просто уже ни на что не реагирует.

      Мне хотелось бы пройти с тобой рука об руку как можно более длинный путь, самый длинный путь на свете.

      Какая пошлятина!

      Я так и не узнаю, понравился ли тебе в конце концов мой взгляд, обращенный на тебя, – влюбленный взгляд, исполненный желания.

      Она закатила глаза. И на закуску жалкое самоуничижение:

      Ответа я не жду.

      А Люси и не думала отвечать.

      Внезапно зажужжал телефон, номер не определился. Да как он смеет в понедельник так рано, еще же ночь, зная, что Луи спит в соседней комнате? Люси в ярости ответила, чтобы прекратить этот трезвон. Но услышала женский голос:

      – Люси Богарт?

      – Да, – произнесла Люси как можно тише.

      – Комиссар Мопа. Национальная полиция.

      – Но… Это какая-то ошибка.

      – Вы родились 22 января