Рюссен коммер!. Елизавета Александрова-Зорина

А ты чем занимаешься?

      – Я пресс-секретарь Левой партии.

      – Той, что раньше была Коммунистической?

      – Точно. Но сам я в ней не состою.

      Он нависал надо мной, согнувшись, как колодезный журавль, а я смотрела на него снизу вверх, так что затекла шея. Мы говорили обо всём и ни о чём, о политике, Пальме, левых, правых, русской литературе. О пытках я заводить разговор не стала.

      – Мне нравятся русские книги, – сказал Оскар, – но очень сложно следить за сюжетом из-за того, что у вас так много уменьшительных имён: только успеешь привыкнуть, что героев зовут Пётр, Александр, Мария, Татьяна, Иван, как спустя несколько страниц появляются какие-то Пети, Маши, Тани, Вани, Шуры, Саши, Сашеньки… читаешь и думаешь: да кто все эти люди?

      Я расхохоталась.

      – А у тебя есть уменьшительное имя? – спросила я, пытаясь представить, как бы оно могло звучать.

      – Близкие зовут меня Орре, монетка, но это только для своих. Ты меня тоже можешь так звать, если хочешь, – добавил он шёпотом.

      Мы сели на диван в кухне, где было меньше гостей. Вокруг шумели и смеялись, Даниэль включил музыку, в большой комнате начались танцы, но мы были так увлечены друг другом, что ничего не замечали.

      – О, я вижу, что могу оставлять тебя одну, – заглянув на кухню, ехидно улыбнулась Гудрун.

      Я помахала ей рукой, не поворачивая головы.

      – Я одинок, – вдруг сказал Оскар и пристально посмотрел мне в глаза.

      – Я тоже.

      Про Феликса я в тот момент даже не подумала, словно моя прошлая жизнь стала недействительной, а теперь в Миграционном агентстве мне выдали новую. Чистенькую, без пометок.

      – Но у меня есть кошка. – И, на секунду смолкнув, Оскар добавил: – ты случайно не аллергик?

      – Нет, – засмеялась я.

      Он был «не моя чашка чая», как говорят англичане, но с ним было весело.

      – Я расстался с подругой и переехал в свою квартиру, – вдруг сказал он, – так что у меня совсем нет мебели, только книги и большая кровать ИКЕЯ два метра на метр восемьдесят.

      Я ничего не ответила, только откинулась на спинку дивана, наслаждаясь моментом. И мы снова заговорили о политике, десять минут, двадцать, полчаса.

      Черноволосая женщина в маленьком чёрном платье с глубоким декольте, с которой меня знакомила Гудрун в начале вечера, вдруг упала на пол, но быстро вскочила. Видимо, перебрала лишнего. Гости сделали вид, что ничего не заметили, и вели себя, словно ничего не произошло. Русские бы засмеялись, наверняка грубовато бы пошутили, но уж точно спросили бы, не ушиблась ли она. А шведы только молча опустили глаза, притворяясь, что ничего не видели.

      – Это Вероника Пальм, – прошептал Оскар, – она была в миллиметре от того, чтобы возглавить Социал-демократическую партию, – он отмерил ногтем на кончике пальца, – а значит, в миллиметре от того, чтобы стать премьер-министром.

      – А что не сложилось?

      – У нас был скандал с один шведским курдом, Омаром Мустафой. Он возглавлял «Молодых мусульман Швеции». И пригласил на конференцию людей с антисемитскими,