Быт Бога. Евгений Владимирович Кузнецов

уверенности, чтоб за это деланье похвалили. По крайней мере – "не-сказали-ничего-плохого"…

      Заорал Отец тогда толково, вдумчиво, с расстановкой:

      –– А-э-э-эй-и!!..

      Сердце, оказывается, стучало во мне слышно… И было странно, что оно какое-то такое, что оно – моё…

      Глаза с потолка, спокойно-зоркие, зорко-спокойные… требовали договаривать…

      И – что?

      А – то!..

      Я ведь и в следователи… тоже – побывать!..

      На Брата, что ли, глядя поначалу?.. А всё-таки – побывать. Потому, кстати, и работаю легко. Потому что – временно!.. И в вузе был с лёгкостью, так как там всего-навсего пятилетнее пребывание, а не много… какое-то.

      Побыл следователем – и будет. Я побывал в школе, в армии, в партии – и будет с них. Я поимел, на "шабашках" и в стройотрядах, "длинные"-то деньги – и хватит, я поносил дорогие "шмотки" – и хватит. И будет с них со всех и со всего прочего! Не заниматься же чем-нибудь этим всегда! Не отдавать же чему-то этому… всю жизнь!..

      И – предданно ведь так. Не вечно малые годы, не всегда годы, что чуть старше, потом – не всегда, что ещё старше…

      "Побыть"!..

      Побывал…

      Я – в колыбели…

      Шевельнуться сейчас боясь, спугнуть боясь во мне меня, ощутил приближение начала, начала…

      Я – в колыбели.

      Никогда раньше я не думал об этом, но никогда, ни на миг, не забывал об этом.

      Мне некуда больше пойти. Мне некуда – знал, не зная этого, всегда – случись такой день, как теперешний день, будет пойти… кроме как – в эту память, в память этого. И вот – пойти больше некуда!

      Я – в колыбели.

      Я – я, я – есть… Вот это, то, что глядит, не зная, что это называется "глядеть", не зная ещё что у него есть, чем глядеть, что то, чем глядит, называется "глаза" и именно его глаза, и при этом – понимает, что не знает всего этого, и при этом – не страдает от того, что не понимает всего этого! – это и есть я.

      И я – есть. Есть!.. Хотя и не знаю, что есть такие слова: "я", "есть" – так как я, который я, вообще не знает слов…

      Я только знаю, что я – я.

      Зато я…

      Зато я всё-таки знаю, что – я! И что я – есть!

      Вот же, вот!

      И я – одно понимающее зрение, веденье.

      Словно я в этот миг открыл глаза… Словно до этого они, глаза, были просто закрыты… Будто бы я просто думал о чём-то другом, своем, моём, и вовсе мне дела не было, смотрю ли я вообще, – а тут вдруг попросту поймал себя на том, что и смотрю, и вижу.

      Я смотрел – и мне дела не было, что у меня есть, чем смотреть, что у меня, кроме глаз, есть ещё целое тело…

      И я – который вот такой – вижу, что вокруг того места, где я, – белое: белые – как теперь знаю слова-названия – стенки, простыни, занавески, и я – словно в белой матерчатой ладони… А там, вверху, над гнездом-ладонью – свет, светлое…

      И в свете том из-за края белой простыни показалось что-то – лицо, и оно – туда, где я, показались руки, и они – туда, где я…

      И лицо, и руки – они туда, где я. А не ко мне.

      Но мне всё равно хорошо.

      Хотя я