Быт Бога. Евгений Владимирович Кузнецов

там, где нет обмана, предательства: если уж делать что-то одно всю жизнь, всю-всю, то – "приносить пользу".

      А как же я, который – я?.. А так: пока я свое "я" блюду – вдруг да что-то грандиозно важное мимо проминует!.. Тем более, все, вижу, на свои "я" попросту плюют.

      Да и что такое это "я"?..

      Не у кого и спросить…

      Во всяком случае – куда оно денется?..

      Напропалую нужен выпад во что-то наиважнейшее. И – подтверждённое ощутимо ухом, глазом и логикой.

      И вот я ещё солдат – а уж в "передовых рядах", сиречь партийный. А выпускник – туда, где бы всё сам, сам, с первой бумажки!..

      Но вот – Время Крика…

      Оказалось, всё прошлое – праховое.

      И я – стал коряво говорить и весла поднял… (А каково родителям!..)

      …Я – это: сам!..

      Только и остается…

      Истина всё равно невыразима.

      Нет, выразима!

      Истина – это потребность в истине.

      …Легко и бодро себе ощущая, вдруг я встал – будто бы.

      И будто бы передо мной какая-то дверь… А дверь та сама передо мной открылась. И не просто: в стороны двумя половинками, как в лифте. Зачем-то я вошёл. Дверцы за мной сдвинулись. Оказался я в комнатке совершенно пустой и достаточно большой… И само собой, опять же, было, что комната эта особенная… чем-то… И вот комната… качнулась… и странно качнулась!.. Она не поехала – как невольно ожидалось – вправо-влево или вверх-вниз… А она… она…

      Стою я – а ноги мои вроде бы в одну сторону отплывают, а голова – в другую… Но я же лёгок и бодр, с чего бы мне падать?..

      Э, да это комната… переворачивается!.. На месте переворачивается. Как коробка.

      Еле, чтобы не упасть, перебежал я на стену!..

      Стою, однако, теперь на стене, как на полу… Комната не шевелится больше. И вот дверь открывается, раздвигается – только теперь своими половинами вверх и вниз!.. Что ж, вернусь-ка в свою Комнату.

      Вошёл.

      Но Комната – та же… Но Комната… другая!.. Та же?.. Другая!..

      Ощутил я, что рот мой приоткрыт, и губа верхняя подрагивает от возможности того, что называется улыбкой…

      Я подождал, не дастся ли мне ещё что-то…

      Но пустота опять проснулась: опять я дрожу, глаза мои закрыты, вокруг меня – Комната холодная, вокруг меня – первый этаж холодный, дом девятиэтажный, улица, Город… поля холодные, дороги пустые, другие города…

      Я открыл элементарно свои, мои, глаза… увидел разводы на потолке…

      У меня нет ни жилья, ни денег, ни карьеры… Но хотя бы…

      Мать от калитки, в деревне было, кричит собаке на дорогу:

      –– Веник! Веник! – Дескать, опасно там, много машин.

      Ну, тот, на зов-то, и побежал к ней через шоссе…

      Зачем меня родили?..

      Я встал – теперь тягуче встал, стыдясь своих простейших движений.

      Долго пил из холодного, с тумбочки, чайника.

      Долго потом смотрел на тусклую искривленную комнату на боку стального чайника… Слёзы текли свеже-горячие, только что родившиеся где-то… Со школы из самовара чай не струйкой наливал, а кран выдернув – и так в жизни, думал, мало количества мгновений!

      И