Самая темная ночь. Дженнифер Робсон

растерялась Антонина. – Зачем ты надел мне на палец мамино кольцо?

      – Оно тебе понадобится. – Папа так и не отпустил ее руку. – Вы с сеньором Джерарди в этой поездке будете супругами.

      Антонина обернулась к чужаку, стоявшему на расстоянии вытянутой руки. Она и не подумала скрыть удивление и неловкость, вызванные словами отца, и молодой человек это заметил – он покраснел, и на фоне румянца ярче проступили мальчишеские веснушки.

      – Это всего лишь уловка, мы притворимся супругами ради вашей безопасности, – заверил он. – Не более того.

      – Но все так неожиданно… Час назад я сидела рядом с мамой, а теперь… – Теперь настал ее черед сдерживать слезы.

      – Я понимаю, понимаю и очень сожалею, – сказал папа, – но с синьором Джерарди и его семьей ты будешь в безопасности. Я не отпустил бы тебя с ним, если бы думал иначе.

      – Возможно, вам будет чуть легче, если я скажу, что мы отправимся в путь только завтра утром, – подал голос Никколо. – Вам нет нужды прощаться прямо сейчас.

      Антонина кивнула и ухитрилась изобразить улыбку, но ей тотчас пришлось снова отчаянно заморгать, чтобы не хлынули слезы. Было ясно, что еще немного, и она разрыдается прямо здесь, в рабочем кабинете, и папе от этого станет еще хуже.

      – Тогда я, пожалуй, пойду спать, – поспешно сказала девушка, и сама удивилась, как твердо прозвучал ее голос. – Спокойной ночи, папа. – Шагнув к нему, чтобы поцеловать в щеку, она с трудом подавила желание обнять его и взмолиться изменить свое решение. В тот момент Антонину не волновало будущее – главное, чтобы папа обнял ее в ответ и не отпускал. Но вместо этого она отступила и, вежливо кивнув Никколо, ушла в ванную. Там умылась, почистила зубы и долго рассматривала в зеркале свое бледное лицо. Потом, шагая по коридору к своей комнате, она слышала приглушенный голос отца – слов было не разобрать, но его тон совсем не казался расстроенным. Этого слабого утешения Антонине хватило на несколько минут – пока она закрывала ставни, раздевалась, накидывала ночную рубашку, которую пришлось извлечь с самого дна рюкзака, и укладывалась в постель. А после она долго лежала неподвижно, под одеялами и рукодельным покрывалом, принадлежавшим когда-то ее матери, и прислушивалась к едва различимому голосу отца, который показывал Никколо пустую комнату. Вскоре в доме сделалось совсем тихо, последние лучи солнца угасли за закрытыми ставнями, а девушке всё не удавалось унять чехарду мыслей в голове. Шли часы, слезы капали на подушку, и она никак не могла уснуть.

      Нужно было как-то убедить отца, что им необходимо уехать всем вместе. Непременно настоять на своем. А для этого призвать на помощь все свое воображение.

      Почему ей раньше не приходило на ум поискать убежище для них троих где-нибудь в Италии? Они могли бы найти приют у отца Бернарди или у кого-то из многочисленных папиных друзей и сделать это еще несколько лет назад.

      Надо было предвидеть, как все обернется, и заранее убедить отца подготовиться. Хотя бы попытаться…

      С первыми лучами