Самая темная ночь. Дженнифер Робсон

х пор.

      – Мне пора возвращаться, надо помочь Марте с ужином. К тому же ты ведь знаешь: если я не напомню папе, что нужно поесть, он будет читать, пока не заснет прямо за рабочим столом. Помочь тебе перебраться обратно на кровать? Или хочешь еще тут посидеть до ужина?

      Мама кивнула – это было такое слабое, неуловимое движение головой, что кто-нибудь другой и не заметил бы. А когда Антонина наклонилась поцеловать ее в щеку, мама закрыла глаза и подставила лицо – по-прежнему гладкое и прелестное – последним лучам солнца.

      – Я вернусь к тебе утром, мам. Постарайся съесть все, что дадут на ужин, хорошо?

      Путь домой для Антонины лежал через пьяццу, где еще кипела деловитая суета, затем по темному соттопортего Нового Гетто и вверх-вниз по ступенькам моста. Дальше нужно было свернуть на одну узкую, неосвещенную калле, затем на другую, и наконец впереди появлялся изящный силуэт их дома, фасад которого являл собой причудливую мозаику из розоватого кирпича и охряной штукатурки. Номер дома давным-давно выцвел и стерся, но никому не приходило в голову его подкрасить. Все и так знали, что достаточно постучать в зеленую дверь – и доктор Мацин выйдет к ним в любое время суток. [1][2]

      Антонина взбежала по ступенькам, проскрипела туфлями по свежевымытой лестничной площадке, по коридору и резко остановилась у отцовского кабинета, услышав голос. Должно быть, папа разговаривал с пациентом или записывал что-то важное, проговаривая собственные мысли вслух. С тех пор как научилась ходить, Антонина усвоила, что врываться в такие минуты без предупреждения к нему не следует, поэтому дважды постучала и подождала, пока голос не стихнет.

      – Папа!

      – Входи, – донеслось из кабинета, и она открыла дверь.

      Доктор Мацин, вопреки ее ожиданиям, оказался не за рабочим столом, а за столиком у окна, и рядом с ним сидел один из его старинных друзей.

      – Отец Бернарди! – воскликнула Антонина. – Папа не предупредил, что вы приедете. Мы так давно с вами не виделись!

      Священник неловко поднялся и пожал девушке руку:

      – Да, милая, прошу прощения, что не наведался к вам раньше. Твой папа сказал, ты ходила навещать маму. Как она себя чувствует?

      – По-прежнему, но, по-моему, ей там хорошо. По крайней мере, хочется на это надеяться. А как ваше здоровье?

      – О, не жалуюсь. Устал с дороги и мечтаю выспаться в собственной постели, но в остальном все отлично.

      – Рада это слышать. Марта вас чем-нибудь угостила? – Антонина задала этот вопрос из вежливости – она сомневалась, что у них есть чем попотчевать гостя.

      – Я пришел всего несколько минут назад, а ты ведь знаешь, как мы с твоим папой любим поболтать. Погоди-ка минутку, у меня для вас кое-что есть. – Отец Бернарди взял со спинки стула свое пальто, ощупал карманы и достал что-то завернутое в газетную бумагу. Через мгновение по комнате распространился восхитительный аромат. – Это от друзей из-за границы, – пояснил священник.

      – Кофе… О, отец Бернарди, вы так добры! Пойду искать нашу caffettiera. Я мигом! [3]

      Антонина уже стояла на стуле в кладовке и рылась на верхних полках шкафа, когда к ней заглянула Марта:

      – Ты что здесь делаешь?

      – Ищу кофеварку. Отец Бернарди приехал. Мы не пили кофе с его последнего визита, а это было несколько месяцев назад.

      Марта вздохнула в своей типичной манере – протяжно и скорбно, с ноткой возмущения:

      – Теперь пойдут пересуды – к нам опять пожаловал не кто-нибудь, а католический поп. Где только твой папенька такие знакомства заводит?..

      – Отец Бернарди много лет был папиным пациентом и настоящим другом. К тому же к папе всегда приходят самые разные люди. Так что, думаю, никто и внимания не обратит. – Антонина наконец нащупала выщербленный алюминиевый бок кофеварки, запылившейся от полного небрежения, и вытащила ее из дальнего угла. – А где меленка?

      – В соседнем шкафчике.

      – У нас найдется немножко сахара для кофе?

      – Если только немножко. Знаешь ли, если бы твой папенька потрудился предупредить меня, что к нам пожалует гость, я бы напекла bissetti. Так что сам виноват, – проворчала Марта.[4]

      Однако она в любом случае не смогла бы приготовить свои бесподобные bissetti. Испечь печенье у них было не из чего – наскрести муки в кладовке не удалось бы, лимоны отсутствовали, сахара хватило бы лишь на то, чтобы слегка подсластить кофе, а свежих яиц они не видели месяцами. Но напомнить об этом Марте означало бы вызвать очередной шквал вздохов. Так что Антонина вымыла миску и намолола горстку кофейных зерен – каждое из них было редчайшей драгоценностью, на вес золота. Когда она всё вытряхнула из маленькой емкости меленки и вымела остатки до единой крупинки, того, что получилось, едва хватило на две крошечные чашки кофе – каждая на пару глотков. Зато кофейную гущу можно будет потом заварить еще раз для себя и Марты, потому что даже такой кофе на вкус лучше, чем caffè d’orzo – «кофейный» напиток

1

Соттопортего (sottoportego, ит.) – крытый проход, своеобразный туннель в здании, характерный элемент архитектурной планировки Венеции. (Здесь и далее примеч. ред.)

2

Калле (calle, ит.) – улица в Венеции.

3

Кофеварка (ит.).

4

Вероятно, автор имеет в виду итальянское слово biscotti – «печенье».