Две повести. Александр Солин

на ее притихшую талию.

      «Какое слово они хотели от меня услышать? И этот голос, который угрожал, и эта женщина с тонкой талией, такая нежная, такая печальная…» – подумал я и отчетливо вспомнил ее послушный стан, откинутую голову, короткие пышные волосы, тихий голос. Рука моя покинула талию жены, миновала изгиб бедра и замерла там, где располагалась остановка по требованию. Жена никак не отреагировала. Я подождал и принялся тискать мягкое, податливое под рубахой полушарие, прилагая усилия, достаточные, чтобы мой интерес не выглядел случайным. Жена даже не пошевелилась. Я стал возбуждаться в одностороннем порядке. Продолжая действовать одной рукой, я осторожно потянул край рубахи, освободил полушарие и мозолистой ладонью автомобилиста-любителя вошел в контакт с мягким местом. Удивительно, но даже после этого жена осталась равнодушна к своему ближайшему будущему. В некотором разочаровании я ослабил хватку и вернул руку на талию.

      – Еще, – тихо сказала жена.

      – Ах ты, обманщица! – возмутился я и стиснул жену в объятиях.

      – Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

      – Прекрасно! – воскликнул я. Жена поцеловала меня, и я ринулся в атаку.

      Смято одеяло, скинуты одежды, отброшено целомудрие. Я словно впервые увидел белеющее в темноте тело жены и взалкал его. Ползая вверх и вниз, я с восторгом обнаруживал на нем прелестные холмы, впадинки и бугорки. Я водил по ним ладонью, ласкал волнующие изгибы и склонялся перед совершенством линий. Я разводил их руками и нырял в них лицом, гладил, сжимал и целовал, возбуждаясь все сильнее. Жена отвечала мне, выгибая тело и подставляя моим ладоням гладкую тонкую кожу. Я сел сверху и возложил руки на ее гибкую, послушную талию. Жена затихла. Спутанные пряди закрывали ее лицо, и мне вдруг почудилось, что со мной та самая женщина из сна. Я замер и, теряя остатки разума, взошел с ней на эшафот.

      Я толкал голым задом любопытную ночь. Я трудился, как шахтер, упирающий отбойный молоток в свежий пласт золотой руды. Я работал, как пьяный слесарь, расширяющий напильником отверстие детали.

      – Скажи мне что-нибудь! – выдохнула жена, сверкнув в темноте глазищами.

      – Что сказать? – замер я.

      – Какое-нибудь слово! – из последних сил произнесла жена, подталкивая меня снизу.

      – Какое слово? – пробормотал я, боясь услышать в ответ что-то страшное.

      – Что ты меня любишь! – подсказала жена, изнемогая.

      – Я тебя люблю! – нисколько не кривя душой, выговорил я и запечатал ей рот французским поцелуем…

      Сдавленное дыхание на грани обморока, ураган чувств на пороге истерики, запоздалое прозрение на краю жизни. Мы дергаемся, как под ударами тока и, наконец, распадаемся. Ночь-соучастница набрасывает на нас свой снисходительный покров.

      Спустя некоторое время жена говорит слабым грудным голосом:

      – Это было что-то неземное…

      – Да, – соглашаюсь я.

      – Такого не было с тех пор, как мы поженились…

      – Да, – подтверждаю я.

      – Ты меня правда любишь?

      – Да,