Дорога памяти. Софья Прокофьева

чем и может быть заразна.

      В сложных жизненных ситуациях на помощь приходят скрытые энергетические силы, безмолвно спящие в обычное время.

      Скорее всего, у Ирины действительно был тиф, но через некоторое время температура спала, она стала выздоравливать.

      Вскоре нам выделили одну комнату, теперь уже только на нашу семью. Неуютный каменный дом.

      Осень мы прожили довольно-таки сносно, но потом оказалось, что комната не отапливается, а зимы во Фрунзе достаточно суровые. Мы спали не раздеваясь, в пальто, закутавшись во что могли.

      Дядю Сеню пригласили в Ташкент. Там он мог преподавать в консерватории, давать концерты. В Ташкенте он исполнил цикл из двенадцати сонат Бетховена, хоральные прелюдии Баха, произведения Шумана, Скрябина… И все это при переполненном зале.

      Он жил у своих друзей, в отдельной комнате, и каждый его приезд во Фрунзе был как праздник для нас. Мы радовались встрече, а он старался хоть как-то подкормить нас.

      Первое время нас очень выручали пачки чая, которые мы купили в Тбилиси.

      Ранним утром я шла на базар, подходила к телегам, чем-то высоко нагруженным, укутанным тряпками, рваными коврами. Наверху обычно сидел старый киргиз, молчаливый и неподвижный, скрестив ноги, в толстом халате.

      – Чай хочешь? – кричала я.

      Иногда изваяние оживало, молча кивало головой.

      Пока были деньги, я покупала на базаре кукурузную муку и варила мамалыгу. Кашу без масла, чуть подсоленную. У меня были два заветных кирпича, между ними я подкладывала под котелок ветки и щепки. Раскладывала дома кашу всей семье по мискам и чашкам. Запомнила на всю жизнь – каждому по семнадцать ложек жидкой безвкусной каши. Семнадцать ложек!

      Поистине нелегким испытанием и соблазном был яркий осенний южный базар.

      Уложенные пирамидами, излучая свет, сияли продолговатые золотистые дыни, тяжелые, чуть прозрачные гроздья винограда, сложенные горкой пушистые сочные персики.

      Сводил с ума запах горячего шашлыка и плова. Все это готовилось прямо тут же, на площади.

      Киргизки в цветных платках, завязанных по самые брови, раскладывали плов по железным плоским тарелкам и орлиным взором следили, чтобы пустые тарелки возвращались назад.

      Иногда горячий плов накладывали просто на куски газеты. Счастливец, съевший жирный плов, равнодушно кидал промасленную бумагу на землю. Тут же налетала стайка голодных мальчишек. Они вырывали друг у друга пропитавшуюся жиром середину бумаги и жевали ее. Сказать по правде, я бы с удовольствием присоединилась к ним, но слишком многое останавливало меня.

      Тем временем кончился чай, привезенный из Грузии, – кончилась наша заветная еда, кукурузная мамалыга.

      В это время папе заказали десять портретов генерала Панфилова. Его портреты висели повсюду, во всех официальных учреждениях, в школах, даже в пустых витринах магазинов.

      Для работы папе выдали готовые холсты на подрамниках, кисти, краски. Разграфив фотографию на клеточки, он переносил рисунок на холст. Огромный профессиональный опыт –