Майне кляйне поросьонок шпрингает по штрассе. Мирослав Велийкович Джикович

прошептала:

      – Ты? Следователь? Странно…

      Затем она кивнула головой, приглашая меня выйти из палаты. В коридоре она сразу же набросилась на меня:

      – Как ты здесь оказался? Ты вправду следователь? Какой же ты следователь, ты же… А-а, я поняла! Ты следил! Ты следил за нами! Ты всё знал и ни разу не пришел! Ты трус! Трус! Ни разу за все эти годы не появился, а объявился только сейчас, когда мой мальчик…

      Она заплакала.

      – Уходи. Ты нам совсем не нужен. Мы прекрасно обходились одни и…

      Рыдания душили её. Наконец она немного успокоилась.

      – Уходи, – взялась за ручку двери, обернулась и добавила с расстановкой. – И запомни: он не твой сын. Он – мой сын.

      Она вошла в палату. Дверь хлопнула и слегка приотворилась. Я сделал шаг, взялся за ручку и… Знаете, не в моих правилах шпионить под дверьми, но сейчас что-то заставило прислушаться:

      – Мама, ты плакала? Он что, всё тебе рассказал? Я же просил…

      – Нет, а о чем он должен был молчать?

      – Ты представляешь, он приходил по тому самому случаю в прошлом году… ну, помнишь, я рассказывал? Мы с Жанной тогда гуляли… Старушка у нас на глазах перебегала проспект, и ей по голове из самосвала выпавшей доской шандарахнуло… Мы тогда отнесли её на газон и «скорую» вызвали, помнишь?

      – Да, припоминаю, и почему…

      – Прикинь, у неё курица тогда была, мы и взяли… А что, если б не мы, в «скорой» бы сожрали. Так вот, этот мужик говорит, что мы украли…

      – Успокойся, больше он не придёт…

      Я тихонько прикрыл дверь и пошёл прочь…

      – Вот здорово! А как сейчас? Они вас простили? Вы живёте вместе? – радостно затараторила девушка.

      Вместо ответа старик медленно поднял трость и показал ею в сторону. Девушка проследила, куда указывала палка и упёрлась взглядом в расположенную неподалёку свежую могилу. На ней не было ничего, кроме креста и большой фотографии, укрытой в полиэтилен.

      Девушка подошла поближе, наклонилась над фото, вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками.

      Старик не по-доброму усмехнулся, ни слова не говоря поднялся и неспешно последовал к выходу с кладбища…

      —…Не было всего этого. Не-бы-ло! Выдумал всё старик, – Эмиль Бернардович в крайнем раздражении ходил по мастерской из угла в угол. – Хватит реветь. Неправда это всё!

      Девушка сидела по-турецки на верстаке, закрыв лицо руками, и беззвучно плакала.

      – Мы с этим типом давно знакомы. Каждому в своё время он рассказывал душещипательные истории. Каждому! И все в одиночку, и все разные – мне, Рафаловскому, Диме Ветошкину, Анне Константиновне… И ведь подгадает же, что б один на один остаться, и… Вот хотя бы и Василию тоже… Василий!

      Васёк, неопределённого возраста парень с головой абсолютно лысой и донельзя загорелой, вздрогнул и отложил в сторону огромный бутерброд, на который только что, как удав, пытался натянуться.

      – Василий, напомни, тебе про кого наш душегуб рассказывал? Про утонувшего брата?

      – Н-н-н-н… – слово застряло и никоим образом не хотело выходить, – …м-м-м-м-м…