Стелла. Чарльз Гэвис

любит вашу сестру, – задумчиво сказала Стелла.

      В одно мгновение его глаза остановились на ней.

      – Он говорил о ней? – сказал он.

      Стелла могла бы откусить себе язык за эту оговорку.

      – Да, – сказала она. – Он … он рассказал мне о ней … Я спросила его, чей это дом на холмах.

      – Вы имеете в виду Зал? – сказал он, указывая хлыстом.

      – Да, и он сказал мне. По тому, как он говорил о вашей сестре, я поняла, что она ему нравится. Ее зовут Лилиан, не так ли?

      – Да, – сказал он, -Лилиан, – и имя сорвалось с его губ с мягкой нежностью. – Я думаю, что каждый, кто ее знает, любит ее. Эта картина для нее.

      Стелла взглянула ему в лицо; ничего менее властного в этот момент невозможно было бы себе представить.

      – Леди Лилиан любит картины? – спросила она.

      – Да, – сказал он, – она предана искусству во всех его формах. Да, этот маленький набросок доставит ей больше удовольствия, чем … чем … я едва знаю, что сказать. Что больше всего нравится женщинам?

      Стелла рассмеялась.

      – Бриллианты, не так ли?

      – Они вам нравятся? – спросил он. – Я думаю, что нет.

      – Почему нет? – возразила она. – Почему у меня не должно быть атрибутов моего пола? Да, я обожаю бриллианты. Я люблю все прекрасное, дорогое и редкое. Я помню, как однажды была на балу во Флоренции.

      Он посмотрел на нее.

      – Только чтобы увидеть это! – воскликнула она. – Я была слишком молода, чтобы меня видели, и они повели меня в галерею с видом на большой салон; и я смотрела на знатных дам в их красивых платьях и сверкающих драгоценных камнях, и я думала, что отдала бы весь мир, чтобы быть похожей на одну из них; и эта мысль испортила мне удовольствие. Я помню, как уходила в слезах; видите ли, в большой галерее было так темно и одиноко, и я чувствовала себя такой ничтожной.

      И она рассмеялась.

      Он слушал с искренним интересом. Каждое ее слово очаровывало его; он никогда не встречал ни одной девушки, ни одной женщины, подобной ей, такой откровенной и открытой. Слушать ее было все равно, что смотреть в хрустальное озеро, в котором все раскрыто и все ярко и чисто.

      – И теперь вы стали мудрее? – спросил он.

      – Ни на йоту! – ответила она. – Сейчас мне меньше, чем тогда, хотелось бы запереться в темной галерее и смотреть, как другие развлекаются. Разве это не признание в завистливом и совершенно порочном характере?

      – Да, – согласился он со странной улыбкой, едва пробивающейся из-под его рыжевато-коричневых усов. – Я должен быть прав, предсказывая вам всевозможные плохие концовки.

      Говоря это, он открыл для нее ворота, отгоняя собак щелчком кнута, чтобы она могла пройти первой – мелочь, но характерная для него.

      Художник поднял глаза.

      – Держи этих собак подальше от моей спины, Лейчестер, – сказал он. – Ну что, Стелла, ты приготовила свой яд?

      Стелла подошла и заглянула ему через плечо.

      – Да, дядя, – сказала она.

      – Ты пробыла достаточно долго, чтобы приготовить двадцать неудобоваримых соединений, – сказал