Незримая жизнь Адди Ларю. Виктория Шваб

цепляется за упрямую надежду на нечто большее.

      Мир должен расширяться, но вместо этого Аделин чувствует, как он сжимается, опутывая ее цепями по рукам и ногам.

      Плоские линии ее тела начинают обретать выпуклости. И вот уже угольная крошка под ногтями выглядит неуместно, как и мысль о том, что одиночество предпочтительнее общества Арно, или Жоржа, или любого другого мужчины.

      Аделин не в ладах со всем на свете, ей нигде нет места, она – оскорбление своего пола, упрямое дитя в теле женщины. Голова всегда опущена, руки крепко стискивают пачку пергамента, словно та – путь к спасению.

      Когда она все же поднимает взгляд, он неизменно упирается в окраины деревушки.

      – Мечтательница, – ворчит мать.

      – Мечтательница, – горюет отец.

      – Мечтательница, – предостерегает Эстель.

      Но Аделин кажется, что в этом нет ничего плохого. Пока она наконец не пробуждается.

      VI

      10 марта 2014

      Нью-Йорк

      В перемещении по миру в одиночку есть своя гармония. Ты узнаешь, без чего можно и нельзя обойтись, какие простые потребности и маленькие радости определяют твою жизнь. Не еда, не крыша над головой, не основные телесные нужды – для Адди это роскошь, – а те вещи, благодаря которым сохраняешь рассудок. Они дарят удовольствие и делают жизнь сносной.

      Адди вспоминает отца и его резьбу по дереву. Как он счищал кору и кромсал брусок, обнажая форму, что скрывалась внутри. Микеланджело называл это ангелом в мраморе[3], хотя Адди в детстве этого не знала. Отец говорил, в дереве сокрыта тайна. Он умел заставить дерево покориться – отсекал щепку за щепкой, кусочек за кусочком, пока не обнажится сущность. И знал, что такое зайти слишком далеко: срежешь чересчур много, и заготовка сломается в руках.

      У Адди было триста лет, чтобы попрактиковаться в отцовском искусстве, обкромсать самое себя и выяснить некоторые истины, осознать, без чего она не может существовать.

      И вот что она в итоге поняла: можно обойтись без еды – Адди не зачахнет; без тепла – холод ее не убьет. Однако без искусства, без чуда, без прекрасного она сойдет с ума. Уже сошла.

      Ей нужны истории.

      Истории – это способ сохранить себя. Чтобы тебя помнили. И забыли.

      Их можно поведать самыми разными способами: углем и песнями, картинами, стихами, фильмами.

      И книгами.

      С помощью книг, как выяснила Адди, можно прожить тысячи жизней. Или найти силы на одну очень длинную.

      Через два квартала от Флэтбуша она замечает на тротуаре знакомый складной столик зеленого цвета. За ним в колченогом кресле горбится Фред, уткнув покрасневший нос в книгу под названием «М – значит молчание». Как-то старик заявил (еще когда читал «З – значит злоба»), мол, намерен одолеть всю «Алфавитную серию» Сью Грифтон до того, как откинет копыта. Адди надеется, что у него все получится. Фреда терзает бесконечный кашель, и сидение на холоде только вредит. Но когда бы Адди ни появилась на этой улице, Фред всегда тут как тут.

      Он не улыбается и не треплется попусту.

3

«Я видел ангела в куске мрамора. И резал камень, пока не освободил его». Микеланджело Буонарроти.