Последний властитель Крыма (сборник). Игорь Воеводин

с кильдыма – что, шмары? – внезапно спросил майор.

      – Да не, есть одна краля… – Сержант искоса глянул на майора.

      – Не это? Нет?

      – Да не, тарищ майор… Заперли всех на киче, дрыхнут… Никто не трогал.

      Майор прошелся по кабинету.

      – Вот что, Земелько… Открой каптерку, и давай эту… Приведи.

      – Понял, товарищ майор! – дежурный встал. – Разрешите идти?

      – Давай, давай, давай, только тихо, понял?

      – Как не понять! – Дежурный, не козырнув, вышел. Золото. Золото. Золото.

      Майор задыхался.

      Близость золота давила, туманила мозги, толчками гнала кровь. Дежурный втолкнул в канцелярию щуплую девчушку лет семнадцати. Светлые волосы, смазливая мордашка.

      – Каптерку открыл, тарищ майор. – Дежурный поиграл ключами. Золото. Золото. Золото здесь, рядом, за стенкой.

      – Иди. – Майор махнул сержанту и запер за ним дверь.

      Потом, задыхаясь, повалил девчонку на кожаный диван, знававший лучшие времена.

      – Ты чё, барс (барс – т. е. борзый, крутой – армейский сленг.), что ли? – пискнула та.

      Но майор уже не слушал и не слышал. Он повалился на нее, и подмял под себя, чувствуя, как кровь упругими толчками бьет в висках: золото. Золото. Золото. Золото!

      Сержант Земелько сидел на табуретке у тумбочки напротив входа. Ночь, пьяная, глухая, беспробудная, с поножовщиной и стрельбой, брюхом давила округу.

      Из канцелярии доносились возня, стоны и скрипы.

      «Часовому при выполнении служебных обязанностей запрещено есть, пить, курить, спать, читать, писать, сидеть, прислоняться к чему-либо, отправлять естественные надобности, а также иным способом отвлекаться от выполнения служебных обязанностей» – в тысячный раз изучал сержант плакаты на стенке.

      «Часовой есть лицо неприкосновенное. Неприкосновенность часового заключается…» – привычно складывалось и умещалось в голове у сержанта.

      17 градусов по Цельсию

      На подъезде к Алмазу со стороны БАМа, в километре от города, был пост ГАИ. Дорогу сжимали, как ложбинку две девичьи груди, сопки Лихая и Горшок. Ни пройти, ни проехать мимо поста не мог никто – дороги больше не было, ни грунта, ни проселка: тундра – слева, тайга – справа, океан – впереди, выбирай, что тебе по душе…

      Менты зябко поеживались на ветерке. Вечерело, и колючие северные звезды украсили собой темное со светло-зеленой каймой на западе небо.

      Гармошка северного сияния играла, вспыхивая то салатовым, то бледно-розовым, то изумрудным, то багряным, от края неба и до края.

      Казалось, светящиеся эти трубы небесного органа спустились так низко, что их можно было потрогать, протянув руку перед собой.

      Какой-то далекий звук, какие-то неясные бормотания невидимых шаманов сеялись в вечернем воздухе, еле слышные, почти неразличимые – будто без слов и мотива, все камлали, все приговаривали, все пели и ныли вошедшие в транс знахари, путешествуя в прохладном сумраке, наполненном призрачным свечением, от звезды к звезде, то и дело натыкаясь на восходящих потоках на заблудшие души – и ты, однако, здесь, и ты, и ты, и ты…

      Молоденький