Мое второе Я. Таня Винк

с катушек слетела из-за забора.

      – Кусок земли захватила и считает, что так и нужно, – фыркает он.

      – А помнишь, как она на меже уборную поставила?

      Уборную сельсовет заставил перенести, судом пригрозили. Возле магазина баба Феня встретила Зоину маму и пристала к ней, рассчитывая на поддержку. Мама ей: «Не лезьте на чужое, два куба земли вам все равно гарантированы». С минуту баба Феня соображала, какие такие два куба, а как сообразила, так и кинулась на маму. Платье на ней порвала, обзывать начала. Зоя, стоя рядом, закричала, люди из магазина высыпали и оттащили от мамы задиристую соседку. А потом – цветы с кладбища на пороге, падение мамы с крыльца…

      – Они уже переносили этот забор, – добавила Зойка, – они никогда не успокоятся, такие уж люди – глаза завидющие, руки загребущие.

      Но разговор о событиях в поселке не спасал от грустных мыслей, и Зоя думала о том, что Таня входит в тот период жизни, когда начинается разрушение самых светлых девичьих надежд и мечтаний. Разрушение наивного мира ребенка, потеря сказки, столкновение с реальностью, а они, родители, должны помогать детям адаптироваться в мире взрослых. Реальность эта, как голодный крокодил, уже стремится переломать слабенький хребет неоперившегося человечка, спящего в доме, и ее, Зойкина задача – защищать своего ребенка, но как это сделать? Как научиться не переступать ту грань, за которой ты становишься на тропу войны против своего дитяти?

      Папа однажды сказал Зое: «Я не знаю, что такое отец, я вырос в детском доме, но я буду стараться». И он старался изо всех сил. Зоя тоже не помнит, что такое мама, она не знает, что такое женщина в доме, – покойная бабушка не была хозяйкой, теплом, солнышком, она была вечным напряжением и вечным недовольством. И что же Зойке теперь делать? Она тоже старается. Но отец окончил педагогический институт, он изучал психологию, а Зойка ничего не изучала. И как сказать папе о том, что происходит с мужем? Он же с ума сойдет… Да, она сказала – ссора вспыхнула из-за юбки, но ни слова о том, что Саша юбку эту топором порубил и какие бешеные у него при этом были глаза.

      – А насчет юбки не переживай, – тихо говорит отец, и Зойка вздрагивает: он ее мысли читает? – Может, рано ей еще такое носить, это ж дорогая вещь.

      – Да все ее подружки носят, – так же тихо отвечает Зоя.

      – Ну, тогда не переживай… Скорее всего, Саша за нее волнуется, просто не знает, как это правильно выразить. Знаешь, мне тоже иногда хочется забыть про педагогику и поубивать всех моих учеников, – он смеется, – но я стараюсь быть добрым.

      – У тебя это получается, потому что ты самый добрый человек на планете, – Зоя обнимает отца, – ты уникальный. Я очень тебя люблю.

      Она лежит на старой кровати и смотрит в белый потолок, но чувство такое, будто под ней не матрац с изношенными пружинами, а облако. И еще запах. Бесценный, неповторимый запах родного дома. Запах чистоты, побелки, лаванды, свежевыстиранных гардин, реки, плещущейся в конце усадьбы, груши, растущей под окном, и печки. Печь вычищена, подготовлена к зиме, и если открыть дверцу, то внутри запах дыма и