Мое второе Я. Таня Винк

подумайте, кто мог бы взять на себя опекунство, и приходите. Зоя, ты поняла? – спросила начальница и улыбнулась перепуганной девочке.

      Не поднимая глаз, Зоя кивнула, а когда они вышли из здания, заплакала – ей стало так горько, так одиноко. Особенно страшно было, когда ее попросили стать у стены и фотографировали – фотографии делают для того, чтобы найти ребенку опекуна из чужих. Мысль эта не давала девочке покоя – ее отдадут чужим. А тут еще бабушка твердит, что папа уедет.

      – Ты ж ему никто, – выдала бабушка после похорон, – и не разрешат ему, он теперь одинокий. А ты уже почти девушка, вон какая вымахала! – довольно двусмысленно добавила она.

      И Зойка уже верит, что он уедет, иначе зачем бы ее фотографировали? Чтоб чужим отдать. А бабушка только обрадуется – она столько раз говорила маме, что спит и видит, как бы одной пожить. В холодный, с заиндевевшими окнами автобус набивается много людей, они оттесняют бабушку, и Зоя оказывается рядом с отчимом.

      – Не плачь, – шепчет Степан, – все будет хорошо.

      Но от этих слов слез еще больше.

      – Зоечка, не плачь, пожалуйста… Мы сделаем как ты захочешь.

      Она глотает слезы, вытирает рукавичкой щеки, но они снова мокрые, и шея уже мокрая.

      – Зоечка, – Степа наклоняется к ней, – не плачь. Ты маму огорчаешь, она ж все видит.

      Зоя горестно мотает головой – она хочет попросить Степу, чтоб он не уезжал, но не может – бабушка сказала, что теперь она ему совсем чужая. И вдруг Степа говорит:

      – Хочешь, я буду твоим опекуном?

      Не веря услышанному, Зойка какое-то время внимательно смотрит Степе в глаза, а потом расплывается в счастливой улыбке – не зря она его папой называет!

      – Ты не уедешь, да? – спрашивает она, а сердечко вот-вот из груди выскочит.

      – Конечно не уеду. Мне некуда ехать, меня никто не ждет, у меня, кроме тебя и твоей мамы, никого нет.

      И Зойка видит в его глазах слезы.

      – А тебе разрешат стать опекуном?

      – Конечно, а чего ж нет?

      Зойка удивленно хлопает глазами, снова трет щеки рукавичкой, и ей становится тепло-тепло в холодном автобусе. Степа поправляет Зойкин капюшон:

      – Прикрой нос шарфом, а то простудишься.

      Она прикрывает, и из ее глаз вновь катятся слезы. Но это уже слезы счастья.

      Зойка сбавляет скорость и прижимается к обочине – она должна вернуться. Включает левый поворот, перестраивается и едет до разрыва двойной осевой линии. И вот она уже входит в отцовский двор.

      – Ты чего? – спрашивает Таня, вскакивая с бревен, с давних пор лежащих во дворе.

      Ее голос звучит удивленно и настороженно, но Зойка улавливает в нем нотки радости. Зоя щурится в лучах заходящего солнца:

      – Поеду завтра.

      Таня проводит рукой по мокрым волосам, на ее губах блуждает едва заметная улыбка, и Зоя ловит себя на мысли, что она правильно сделала.

      – Доченька, ты вернулась! – Из сарая выходит отец.

      – Да, решила остаться,