Мое второе Я. Таня Винк

что, пап, это нормальная юбка, все девчонки такие носят, – удивленно лепечет Таня, опустив голову и рассматривая свою черную кожаную юбку.

      – Она вульгарная! – Он со стуком опускает чашку на блюдце, и кофе выплескивается на стол. – Я сказал, сними! – Он делает шаг к Тане.

      – Саша, – Зоя с удивлением смотрит на мужа, – это классическая модель…

      Но Саша не дал ей договорить:

      – В этой юбке она никуда не пойдет!

      В глазах Тани – слезы, она хватает рюкзачок и – в коридор. Но лямкой цепляется за стул, и этого мгновения достаточно – Саша ловит ее за руку и дергает на себя с такой силой, что дочка аж зубами стучит.

      – Сними немедленно эту гадость! – рычит он. – Или сиди дома!

      Таня пытается вырвать руку, но у нее ничего не получается. И Зоя понимает – сейчас будет беда. И беда приходит.

      – Не сниму! – кричит Таня, и воздух разрезает звонкая оплеуха.

      А дальше происходит то, о чем Зойка даже вспоминать не хочет: Саша сорвал с дочки юбку – пуговицы так и посыпались на пол, швырнул на разделочную доску и тут же порезал. Точнее, порубил топориком для мяса. Тани в столовой уже не было – полоснув по отцу взглядом-лезвием, она убежала на второй этаж и больше в этот день не вышла. И ужинать отказалась. Саша недолго топтался у двери ее комнаты, запертой на ключ.

      – Таня, давай поговорим как взрослые люди!

      Но Таня ему не открыла. Он досадливо махнул рукой и пошел в сауну. Убирая посуду, Зоя пребывала в недоумении – юбка на Тане хорошо сидела и совсем не выглядела вульгарной. Зойка хотела поговорить с Таней, успокоить, но дочка и ей дверь не открыла и не ответила на телефонный звонок. «Спокойной ночи», – написала Зоя и добавила смайлик, но Таня и на это не ответила.

      Утром, как только Саша уехал на работу, дочка спустилась в столовую и объявила, что уезжает к деду.

      – Я отвезу тебя, – предложила Зоя, – у меня сегодня занятия в детском доме.

      – Спасибо, не нужно, я поеду на маршрутке.

      – Танечка, пожалуйста… Вчера получилась действительно некрасивая ситуация, но у отца сейчас стресс…

      – У него всегда стресс! – заорала дочка. – Все, что он вчера сделал, классифицируется как домашнее насилие! Я никогда ему этого не прощу! Никогда! И не смотри на меня так, я знаю, что говорю!

      «Да, Таня права: это домашнее насилие, а мне даже в голову не пришло так классифицировать ссору», – думала Зоя, с изумлением глядя на дочь.

      Она другая, она из поколения, радикально отличающегося от Зойкиного, воспитанного на старой идеологии, подавляющей в ребенке самоуважение и гордость. Идеология ушла в прошлое, но Зойкино поколение отравить успела.

      – Доченька… – начала Зоя и запнулась, – все не так ужасно.

      – Все ужасно! Я не останусь здесь ни на минуту! – голос дочки сорвался на фальцет. – Я на все лето уеду, а там… Там посмотрим, может, я останусь у дедушки, там хорошая школа, а вы тут наслаждайтесь бассейном и лужайкой.

      – Кстати, неплохая мысль, – ответила Зоя, – дедушка будет рад,