Души. Сказ 2. Кристина Владимировна Тарасова

несет плоды инжира.

      – Откуда? – радостно восклицаю я и принимаю чернильные пятна.

      – В честь твоего приезда, – объясняется мужчина и затем – через окно – указывает на каменную дорожку, колесящую сквозь задний двор до зелёной арки с танцующими в ней пёстрыми розами. – Из сада. Он там.

      У меня – словно бы – перехватывает дыхание. И я прошу показать этот сад.

      Мы бредём под салатовым куполом: листва плотная, одаривающая благой тенью в самые жаркие из дней; сквозь эти шапки – едва-едва – так и норовят проскользнуть ненавязчивые и очень редкие солнечные лучи: они касаются земли и нагревают дорожку. Деревья обнимают друг друга своими кронами: так они велики и близки. Ни единый сучок не нарушает идиллию изображаемого, все веточки на своих местах – усмирены и личной миссией награждены (миссией создания забвения и красоты). На плечо мне приземляется рухнувший (а, может, решивший приласкаться) крохотный бутон цветка. Я снимаю его и, поцеловав, закладываю в волосы. Любое – даже самое крохотное, самое юное – создание, взращенное Землёй должно быть награждено. А этот, покинувший отчий дом, сорванец лимонного цвета заслужил особую награду за свой сумасшедший, но направленный на благоговение, прыжок.

      Теневой сад сменяется – через калитку-малютку – кустарниками и прудом, над которым нависает одно-единственное могучее дерево, отчего часть воды приятно сокрыта. Всё остальное разве что не искрится от чудесного солнца, пригревающего каждого жителя сада.

      Я оборачиваюсь на мужчину, позволившему мне двигаться чуть впереди, и спрашиваю разрешения. Он, закладывая руки в карманы и отводя взгляд, отвечает, что я могу забавляться здесь, как пожелаю. И я желаю скинуть, наконец, сандалии (узкие и натирающие), которыми меня подкрасили при выходе из Монастыря, и сигануть в воду. Подол платья парирует над голубой гладью, ибо я крепко сжимаю его в руках, но, едва намокнув миллиметром края, плескается вместо со мной. Изнуряющая духота пропадает. Пруд неглубокий: дальше щиколоток не погружаюсь.

      Я зову Гелиоса. Легкомысленно. Прошу присоединиться и взмахиваю мокрыми ладонями ввысь. Мужчина отказывается и бредёт дальше: приходится нагонять. Грустное лицо скоблит мой восторг, и я притупляю напрасные чувства.

      – Контролируй себя, – говорит Бог Солнца. – Следи за собой.

      Мы проступаем к зелёному лабиринту – крохотному и игривому. Затеряться там не затеряешься, но мягкие стены приятно напирают на плечи. За территорией сада и, соответственно, каменным ограждением высятся хвойные гиганты. Гелиос предупреждает, чтобы без нужды и согласия дом я не покидала (в часть дома – хвала этим странным богам! – входил сад, но манящий еловым запахом лес – нет).

      – А где дерево инжира? – спрашиваю я.

      – Недалеко от лабиринта есть ещё один сад, – отвечает мужчина и на моё шутливо раздосадованное лицо добавляет: – Потом найдёшь. Он совсем мал.

      Гелиос озирается на дом и, говоря, что скоро начнёт поспешно темнеть, велит уходить. Мы возвращаемся.

      Мужчина отдаёт себя работе, и я впервой наблюдаю за ним в кабинете: за станом,