Встречи на ветру. Николай Беспалов

Евгения и сын Евгений?

      – Жену назвали в честь её деда и сына тоже. Меня же назвали Абрамом. Позвольте представиться, – старик склонил голову, – Абрам Моисеевич.

      Мы вошли в квартиру. Стойкий запах лекарств ударил мне в нос. «Болеет старичок», – решила я и ошиблась. Нам навстречу выкатился на инвалидной коляске парень.

      – Женя, встречай гостью. Простите великодушно, не успел спросить вашего имени.

      – Я Ирина Тиунова, – почему я назвалась и по имени, и по фамилии, не знаю.

      – Познакомились. Проходите, Ирина, в комнату. – К сыну: – Женечка, проводи девушку.

      Тут меня осенило: он привел меня сюда с целью сосватать. Аж в жар бросило. Пойти замуж за инвалида? Ну, уж фигушки. Поищи другую дуру.

      – Ирина, пошли ко мне.

      Парень лицом приятный. Нет ничего еврейского. Нос как нос. Глаза зеленые, и волосы светлые.

      Поехал, я за ним. Не съедят же. Любопытно.

      У Петра в Ленинграде была стереотруба, у Евгения в Жданове был микроскоп. Один любовался звездами, дугой инфузориями.

      – Я наблюдаю процесс инцистирования у простейших.

      – Ваш отец сказал мне, что Вы увлекаетесь топонимикой.

      – Он не соврал Вам. Мои интересы разносторонние. По базовому образованию я филолог. Заочно окончил Киевский университет. – Вижу, Евгений хочет поговорить. – Наш род ведет свое начало с Украины. Есть там местечко Жмеринка.

      Его монолог прервал Абрам Моисеевич.

      – Женя, соловья баснями не кормят. Пойдемте на кухню. Откушаем и выпьем.

      Говорит старик как-то странно, с небольшим акцентом.

      Какой же бедлам у них на кухне. В раковине навалена грязная посуда, на плите слой сажи.

      – Нет хозяйки, а мне уже трудно справляться с хозяйством, – виновато сказал Абрам Моисеевич.

      Везет мне на стариков еврейской национальности. Я так и не побывала у Наума Лазаревича Корчака. Вернусь в Ленинград, обязательно найду реставратора по фамилии Корчак.

      На столе большая тарелка с отварной картошкой, густо обсыпанной укропом. Это среди зимы-то. В кастрюле парит что-то мясное.

      – Что бог послал, – Моисей Абрамович тушуется. – Не побрезгуйте.

      – Вы думаете, я из семьи богатеев. У меня папа умер, а мама работает в столовой.

      – Бог учит жить в аскезе. – Не стала я уточнять, чей Бог. У нас Христос, а у них, кажется, Иегова. – Кто так живет по нужде, а кто и сам выбрал такой путь. Вы кушайте, кушайте, – запричитал старый еврей. – Мои родители обосновались на западе Украины как раз накануне Первой мировой войны. Мне тогда был всего лишь годик. Война, милая девушка, – великое горе для людей. Генералам она мать родная, нам – хуже мачехи. Пришли немцы. Народ в Украине, – как дико звучит это «в Украине», так и слышится: «в жопе», – раскололся. Особенно это стало заметно на Западе.

      – Вы же сказали, что Вам был годик всего-то. Как же смогли запомнить такое? – спросила я Моисея Абрамовича.

      – Девочка, человек хранит память не только своей жизни. Не было бы монахов-летописцев, не знали бы ничего о Святой Киевской Руси. Мой отец считал, что своими разговорами со мной