Встречи на ветру. Николай Беспалов

Скорее наверх. Там хотя бы не так душно. Вышла наружу и стала искать место поспокойнее. Мой взгляд остановился на какой-то фигуре. На пятачке отлитый в металле мужчина. Его как будто кто-то ударил, и он пытается подняться.

      Встала рядом. Тут мужчина ко мне подходит.

      – Вы хорошо смотритесь на фоне пролетариата, попавшего под огонь пулемета «Максим».

      – А я думала, это гладиатор.

      – Милая наивность. Гладиаторы бились обнаженными, только набедренная повязка прикрывала их чресла. – Везет мне на сумасшедших.

      – Вам чего от меня надо-то?

      – Ровным счетом ничего. Вижу красивую девушку, скучающую. Вот и решил развеять Ваши печали. Позвольте представиться, – наклонил голову так, что мне видна плешь, – Наум Лазаревич Корчак. Никакого отношения к тому Корчаку, что сгинул в печах Треблинки и на самом деле звался Генриком Гольшмитом, не имею, но род свой веду с XIX века. Я свободный художник, – опять наклонил голову. Он что, хвастает своей плешью?

      – Вы от кого свободны?

      – Как точно подмечено! Вы совершенно правы. А сказал я так исключительно ради привлечения Вашего внимания. Позвольте угостить Вас чаем с пирожными, – глядит в глаза пристально-пристально. «Может быть, он и есть тот насильник и убийца?» – мелькнула мысль, но тут же отмела её. Пирожные же я люблю. Время есть, пойду.

      – Пошли, но учтите, я девушка порядочная.

      – Не извольте сомневаться, я тоже мужчина с принципами.

      Перешли улицу. Рядом с трамвайной остановкой вход в кафе «Метрополь».

      Наелась я пирожных досыта. Теперь нескоро захочется сладкого.

      Наум Лазаревич оказался очень даже симпатичным старичком. Оказалось, он работает реставратором в Русском музее. Вдовец. Жена умерла от рака молочной железы.

      – Сын мой уехал от нас с Софочкой, когда она была уже при смерти. Такова мне кара Господня за все мои прегрешения. Был я в юности тот ещё повеса.

      Мне стало даже жалко старикашку, но больше времени слушать его у меня нет, и я, поблагодарив, ушла.

      – Запомните старика Наума, – проговорил старик. – Придет время, и нас, скорее, нашу страну, постигнет большая беда, но у Вас все будет прекрасно.

      Вышла на Садовую улицу, вдохнула воздуха с парами бензина, глянула туда-сюда – все же здорово, что я осталась в Ленинграде. Какие встречи! Поторопилась в трест.

      Попытки, попытки, сошлись, разбежались,

      Пожить не успели и снова расстались.

      Но где же любовь? Чтоб навек и без края?

      А может быть, эта?

      А может, другая?

      Меняются лица, тела и улыбки,

      Но поиском только лишь множим ошибки.

      Влюбленность, привязанность, страсть – как угодно,

      Собой и другими играем свободно.

      Когда же любовь – догадаться несложно,

      Когда друг без друга уже невозможно.

      С такими словами я подошла к дверям треста. Навстречу сам Иван Петрович.

      – Ирина, – какая тоска в глазах у него, – ты сегодня дождись меня. Ни с кем никуда не ходи. Со мной пива попьешь, –