Нетерпение сердца. Стефан Цвейг

рассказать ей всю дурацкую историю о Ференце и Йожи. Но тут она вспыльчиво приказывает:

      – Больше никаких выдумок… никаких новых неправдивых историй, я больше не могу этого терпеть! Я по горло сыта ложью. Меня кормят ею с утра до вечера: «Как хорошо ты сегодня выглядишь, как замечательно ты сегодня ходишь… великолепно, у тебя получается уже намного лучше», – все время одни и те же успокаивающие пилюли с утра до вечера, и никто не замечает, что я от них уже задыхаюсь. Почему вы не можете прямо сказать: «Вчера у меня не было ни времени, ни желания прийти». Мы ведь не оформляли на вас подписку, и ничто не порадовало бы меня больше, чем если бы вы позвонили и сказали мне: «Я сегодня не приду – у нас веселое настроение, и мы решили прогуляться по городу». Неужели вы думаете, что я настолько глупа, что не понимаю, как вы, должно быть, порой себя чувствуете, изо дня в день разыгрывая здесь доброго самаритянина? Неужели вы думаете, что я не догадываюсь, что взрослый мужчина наверняка предпочитает прокатиться верхом или отправиться на прогулку на здоровых ногах, вместо того чтобы просиживать дни у чужого кресла? Только одно мне противно и только одно я терпеть не могу: отговорки, надувательство и обман – ими я сыта по горло. Я не настолько глупа, как вы все думаете, и могу выдержать хорошую дозу искренности. Видите ли, несколько дней назад у нас в доме появилась новая судомойка из Богемии, поскольку прежняя умерла, так вот в первый день – на тот момент она еще ни с кем не успела поговорить – она заметила мои костыли и увидела, что мне помогли усесться. От ужаса она уронила щетку и громко закричала: «Иишуш, какое несчастье, какое несчастье! Такая богатая, такая благородная фройляйн… и калека!» Словно одичав, Илона тут же набросилась на честную женщину и решила уволить и прогнать ее. Но меня, меня это обрадовало, мне ее ужас пошел на пользу, поскольку это так по-человечески – испугаться, увидев что-то подобное, не будучи подготовленным. Я тут же дала ей десять крон, и она побежала в церковь, чтобы помолиться за меня… Весь день я радовалась, да, действительно радовалась тому, что наконец-то смогла узнать, что на самом деле чувствует незнакомый человек, когда видит меня впервые… А вы все, вы постоянно думаете, что обязаны «пощадить» меня своей ложной деликатностью, и представляете, что делаете мне добро своей чертовой учтивостью… Вы что, думаете, у меня нет глаз на голове? Думаете, за вашей болтовней и заиканием я не чувствую того же ужаса и беспокойства, которые продемонстрировала славная женщина, оказавшаяся единственным честным человеком? Вы верите, что я не замечаю, как у вас перехватывает дыхание, стоит мне лишь прикоснуться к костылям, и как вы спешите завязать разговор, лишь бы я ничего не заподозрила, – как будто я не знаю вас насквозь, с вашей валерьянкой и сахаром, сахаром и валерьянкой, всей этой отвратительной мерзостью… О, я прекрасно знаю, что вы вздыхаете с облегчением каждый раз, когда за вами закрывается дверь, а я остаюсь позади, неподвижная, как туша… Я точно знаю, как вы затем вздыхаете, закатываете глаза к небу и жалостливо произносите: «Бедное