Время колокольчиков. Лиса Салливан

вранья.

      Мама глядела на меня торжествующе.

      – Приезжай, короче, – сказала она, а уголок рта приподнялся в ласковой ухмылочке.

      – Посмотрим, – откликнулась я, поверженная, но все еще упрямая, как рождественский паровоз, только что “ту-ту” не пропела.

      В расход пошла селедка под шубой. Телевизор рекламировал пельмени. Беседа заплелась о грядущих праздниках и новогодних базарах, о космических ценах на елки и сложностях выбора подарка Славе. На вираже разговор занесло в компостную яму, где томилась моя работа и карьерные перспективы, но опыт и смекалка помогли вновь вырулить на гладкое шоссе легковесной болтовни, от которой и еда вкуснее, и ум спокойнее.

      Когда сытость уже округлила живот и наступила пора выкатываться из маминого дома обжорств, пришел Славка, расцеловал меня, извинился за опоздание и стал распивать с нами мятный чай. Из-за серебряной дверцы холодильника показался вишневый пирог, не оставлявший ни малейшего шанса покупному торту быть сегодня надрезанным, опробованным и похваленным.

      Положение дел казалось несправедливым, и я, уже откровенно объевшаяся, стянула тугую веревку с прозрачной крышки, отрезала тоненький пластик и, махнув рукой, мол, была не была, налила еще одну кружку пахнущего смородиновым листом мятного чая.

      Упрямо сияла отчаянья искра

      Похрустев оберткой, я спрятала очередную конфету в шкаф. Коля, конечно, уже не мальчик, но взрослым, есть подозрение, чудеса нужнее. Именно из этой тяги к неожиданным сюрпризам, внезапной доброте и спутничестве веселого духа, похоже, растут религии.

      Он приедет, станет переодеваться в домашние брюки из хлопка и черную футболку с затертой надписью “Iron Maiden” во все пузо, найдет конфету и улыбнется.

      Наверное, улыбнется.

      Может быть, поворчит о том, что конфете не место в шкафу, схватит ее за хвостик, унесет на кухню и с чувством выполненного долга положит в вазочку.

      А может, вообще не приедет. Как написал.

      Щелкнуло. Несколько секунд потребовалось мне, чтобы понять: щелкнуло снаружи, а не внутри. Чайник. Чайник закипел.

      Криво поставленная елочка топорщилась на меня из угла, требуя внимания. Рядом, нескромно обнажив содержимое, стояла огромная коробка игрушек.

      Ни чая, ни кофе мне не хотелось, но я все равно налила кипяток в пузатую кружку, и долго глядела, как испускает дух чайный пакетик. Первые два глотка утопили надежду на новогоднее настроение, и я предалась всеобъемлющей русской грусти с байховым вкусом.

      Все вокруг напоминало о несбывшихся мечтах, намекало на то, что грядущий год будет еще тяжелее прежнего. В голове, разогнав снежинки, крутились образы прощального разговора, за которым следовало тяжелое расставание, слезы и жуткие ночи – безнадежные и пустые.

      Слева от елки, спрятавшись в черном чехле, стояла Колина гитара, чуть дальше – шкаф с коллекцией Кинга и Лавкрафта, книгами по звукозаписи и программированию, разномастный нон-фикшн о личной эффективности и отдельная полка под