Се ля Ви!. Соро Кет

чувствами. Графу пришлось два раза одернуть младшенького, который вслух размышлял о том, что будет, если «Джесси умрет, не оставив деток».

      – Джесси оставила деток, – сорвался, в конце, Филипп. – Если Джесси умрет, я женюсь на Виви, понятно тебе, маленький говнюк? Она будет рожать мне детей, пока у нее матка не вылетит.

      Последнее явно предназначалось Ральфу, но все за столом просто онемели. Больше всех, Марита, которая лишилась матки после последних родов. Только Рене ничего не понял.

      – У Виви нет матки! – заявил он с вызовом, явно имея в виду кобыл с жеребятами. – И сам ты говнюк!

      – Молчать! – оборвал отец и я не до конца поняла: кому он это. Умолкли оба. И Филипп, и Рене-младший.

      – Еще одно слово, молодой человек, и ты пойдешь в постель без подарков.

      – Но, папочка!..

      – Никаких но! Вы все воспитаны хуже, чем бешенные собаки! Ты думаешь, что несешь, Фарринели чертов?! Мало того, что грызешься на равных с этим щенком, еще и мелешь такое!

      Филипп дернулся, сжав салфетку. Потом усилием воли расслабил пальцы.

      – Извини, – процедил он в сторону матери.

      – Верена же не может родить лошадку? – громким шепотом уточнил Рене у отца.

      – Нет, – фыркнул Себастьян и посмотрел на меня. – Не обращай внимания, моя прелесть.

      Порой я чувствовала взгляд епископа, порой я видела, как на меня посматривает Филипп. И сердце откликалось на взгляд одного, совсем, как тело на взгляд другого. Я размышляла о том, что у меня нет гордости, раз я вновь и вновь возвращаюсь к мысли о том, как уехала однажды в гостиницу. Аккурат из этого дома.

      И о том, как писала корявыми буквами письма, которые Ральф обещал отослать отцу. Когда официальная часть закончилась и все разом разбрелись «пудрить носики», я потеряла обоих из виду.

      Ральфом завладел Себастьян.

      Марита разговаривала со своими родственницами, Фердинанд настраивал скрипку, близнецы были сопляки, к тому же, планировали убийство. Только Рене стоял рядом с взрослыми и молча слушал, облокотившись локтями о ногу отца.

      Я тоже так часто стояла в детстве. И сердце снова заледенело, оборвалось. Теперь мне уже казалось: я неправа. И очень зря на него набросилась, как бешенная собака. Кто-то протянул мне бокал, я не глядя взяла и лишь потом узнала кольцо Филиппа. Алый рубин в серебре. Старинный, почти ритуальный, перстень наследника.

      – Я должен извиниться, – сказал он. – Маленький выродок меня просто вывел… Я ляпнул, не подумав.

      – Принято, – неохотно бросила я.

      После всего, что он сделал летом, эта тирада была сущей мелочью. К тому же, спор можно было продолжить лишь в диалоге, а я не особенно хотела с ним говорить. Когда он был рядом, я хотела лишь одного… сама себя презирая.

      – Это она прислала мне те бумаги? – спросил Филипп, помолчав. – Та женщина? Стелла Как-то Там?..

      – Да, – сказала я. – Было мило, что ты прислал их в Баварию и дал показания. Это здорово помогло.

      – Меня заставил отец. А про бумаги ты сама ему рассказала.

      – Но